Поначалу некоторые офицеры, товарищи Арджуна, были скептически настроены относительно способностей и выносливости новых рекрутов. В британскую индийскую армию, которая их выучила, не брали тамилов, их считали одной из непригодных для военного дела народностей. Являясь профессиональными военными, коллеги Арджуна придерживались расовой мифологии старой армии наемников. Даже несмотря на то, что они знали - эти теории не имеют под собой оснований, им трудно было полностью избавиться от старых имперских идей о том, что одни люди созданы для военного дела, а другие нет. Лишь под обстрелом они смогли признать, насколько фальшивыми оказались эти мифы, опыт показал, что работники плантаций были выносливей и решительнее профессиональных солдат.
В своем подразделении Арджун обнаружил четкую схему дезертирства: почти все исчезнувшие солдаты были профессионалами, ни один рекрут с плантаций не сбежал. Это его озадачило, пока Кишан Сингх не объяснил причины. Профессиональные солдаты знали, что сражаются со своими родными и соседями, знали, что если их победят, то обойдутся с ними сурово.
Арджун понимал, что рабочие плантаций тоже это знали. Знали, кем были профессиональные солдаты и из какого класса они вышли, точно понимали, как работает их мозг и почему они дезертируют. Каждый раз, когда исчезало еще несколько "профессионалов", Арджун видел в их глазах глубочайшее презрение и знал, что между собой рабочие с плантаций смеются над той изнеженной жизнью, к которой привыкли военные, над тем, как их откармливали колониальные хозяева. Рекруты с плантаций, похоже, наконец признали, что они ведут не то же сражение, что профессиональные военные, некоторым образом они дрались на другой войне.
Не все рекруты с плантаций говорили на хиндустани, Арджун часто испытывал трудности в общении с ними. Лишь с одним солдатом Арджун мог разговаривать без проблем, его звали Раджан - худой и крепкий человек, состоящий, похоже, только из мускулов и костей, с покрасневшими глазами и густыми усами. Арджун завербовал его лично, в Сангеи-Паттани. В то время он раздумывал, окажется ли Раджан пригодным, но вступив в армию, Раджан стал другим человеком: тренировки его трансформировали. Он развил в себе способности к военному делу и стал пользоваться самым большим авторитетом среди рекрутов с плантаций.
Однажды, переходя через мост, Раджан спросил Арджуна, в какой стороне находится Индия. Арджун показал - на западе. Раджан долго стоял, всматриваясь в этом направлении, его примеру последовали многие.
- Ты когда-нибудь был в Индии? - спросил Арджун.
- Нет, сэр, - покачал головой Раджан.
- Какая она, как ты думаешь?
Раджан пожал плечами. Он не знал и в общем-то ему было всё равно. Достаточно было и того, что она существует.
Позже Арджун выяснил, что Раджан родился в Малайе, его знания об Индии проистекали лишь из историй, которые рассказывали родители. То же самое относилось ко всем работникам плантаций: они сражались за страну, которую никогда не видели, страну, которая отвергла их родителей и порвала все связи с ними. Это делало их пыл еще более удивительным. Почему? Что ими движет?
В их жизни было много такого, о чем Арджун не знал и не мог догадаться - как они говорили о "рабстве", например, всегда используя английское слово. Поначалу Арджун подумал, что они вольно используют этот термин, как метафору - в конце концов, фактически они не были рабами, Раджан знал это так же хорошо, как и Арджун. Но что тогда они имели в виду? Что для них значило - быть рабами? Когда Арджун задавал этот вопрос, Раджан всегда отвечал уклончиво. Он начинал говорить о той работе, которую они выполняли на плантации: все действия постоянно находились под присмотром, тщательно регламентировались - сколько унций удобрения и как именно класть в отверстия шириной ровно столько-то. Это превращает не в животное, сказал Раджан, нет, потому что даже животные могут действовать, не подчиняясь инстинктам. Это превращает в машину: у человека обирают разум и заменяют его часовым механизмом. Всё лучше, чем это.
А Индия - что для них Индия? Земля, за свободу которой они сражались, земля, которую они никогда не видели, но за которую готовы были умереть? Знают ли они о ее нищете, о голоде, от которого сбежали их родители и деды? Знают ли они об обычаях, которые запрещают им пить воду из одного источника вместе с высшими кастами? Для них всё это не было реальностью, они этого не испытали и не могли вообразить. Индия была сияющей горой за горизонтом, искупительной жертвой, метафорой свободы, как рабство было метафорой плантации. Арджун гадал, что они найдут, когда пересекут линию горизонта.
И задавая себе этот вопрос, Арджун начал видеть себя их глазами - профессионального военного, наемника, который никогда не сможет вылезти из болота своего прошлого и сопровождающего его цинизма и нигилизма. Он понимал, почему они думают о нем с презрением, даже как о враге - потому что, в конечном итоге, он и правда сражался не на их войне, не верил в то, во что верили они, не мечтал о том, о чем мечтали они.