Стеклянный Дворец (ЛП)

Склон был очень крутым, много месяцев по нему тащили огромные бревна, и его поверхность превратилась в пыль. Хсин-оук знал, что для оо-си крайне опасно вести слона по такой нетвердой поверхности. Но Маккэй-такин совершенно потерял терпение и, будучи главным, настоял. Против собственной воли хсин-оук вызвал одного из своих людей, молодого оо-си, собственного племянника, сына сестры. Опасность задания была очевидной, и хсин-оук понимал, что ни один из его людей не подчинится приказу идти вниз по склону. Другое дело племянник.

- Спускайся, - велел хсин-оук, - но будь осторожен, и если что - сразу возвращайся обратно.

Первая часть операции прошла успешно, но как только бревно высвободилось, молодой оо-си потерял равновесие и упал точно на пути катящегося двухтонного бревна. Случилось неизбежное - его раздавило. Когда его нашли, на теле не оказалось ни царапины, но каждая кость была расплющена, превратилась в пыль.

Молодого оо-си любили и сверстники, и слониха, нежное и доброе животное по имени Шве Доук. Ее воспитали в патрульном стаде компании, и оо-си уже несколько лет за ней присматривал.

Те, кто хорошо знают слонов, утверждают, что могут различить в них малейшие признаки эмоций - гнева, удовольствия, ревности, печали. Шве Доук была безутешна от потери погонщика. Не меньше горевал и хсин-оук, раздавленный чувством вины.

Но самое худшее было еще впереди. В тот вечер, после того. как тело подготовили к похоронам, хсин-оук принес соответствующую бумагу Маккэй-такину и попросил ее подписать.

Но в это время Маккэй-такин был не в том настроении. Он опустошил бутылку виски, и вернулась лихорадка. Просьбы хсин-оука не произвели на него впечатления. Он больше не был в состоянии понять, о чем его просят.

Хсин-оук тщетно объяснял, что погребение нельзя отложить, что нельзя хранить тело, что человек должен получить освобождение от обязательств перед последними обрядами. Он просил, он умолял, в отчаянии даже пытался взобраться по лестнице и силой ворваться в таи. Но Маккэй-такин увидел его появление и шагнул наружу со стаканом в одной руке и заряженной охотничьей винтовкой в другой. Разрядив один ствол в воздух, он прокричал:

- Бога ради, ты не мог бы оставить меня в покое хотя бы на одну ночь?

Хсин-оук сдался и решил устроить похороны. Тело погибшего похоронили, когда сгустилась темнота.

Я провел ту ночь, как обычно, в хижине хсин-оука. Мы немного перекусили, а потом я вышел покурить. Обычно лагерь в это время суток полон людей и суеты: из кухни доносится звон жестяных тарелок и металлических кастрюль, повсюду темноту пронзают горящие огоньки черут, когда оо-си сидят около хижин, наслаждаясь последней черутой этого дня и пережевывая последнюю порцию бетеля. Но я с изумлением увидел, что вокруг никого, я не слышал ничего кроме кваканья лягушек, уханья сов и стрекотания мошкары. Отсутствовал и самый привычный и ободряющий звук - позвякивание слоновьих колокольчиков. Очевидно, как только могилу умершего накрыла земля, остальные оо-си сбежали из лагеря вместе со слонами.

Поблизости от лагеря остался только один слон - Шве Доук, животное погибшего. После происшествия заботу о слоне взял на себя хсин-оук. Слониха стала беспокойной и нервничает, сказал он, поскольку часто машет ушами и вытягивает хобот. Это было вполне ожидаемо и обычным явлением для слона, животного, имеющего склонность к привычным и рутинным действиям. Бунт из-за отсутствия знакомого погонщика устраивали даже самые спокойные слоны, причем иногда вели себя очень опасным образом.

По этой причине хсин-оук решил этой ночью не отпускать Шве Доук на вольный выпас, как обычно поступали. Вместо этого он отвел слона на поляну примерно в полумиле от лагеря и снабдил его грудой сочных веток. Потом он тщательно привязал животное к двум огромным деревьям, которые невозможно было сдвинуть. Чтобы быть вдвойне уверенным, что слон не отвяжется, он воспользовался не легкими путами, которыми слонов стреноживали на ночь, а тяжелыми железными цепями, используемыми для транспортировки бревен. Это мера предосторожности, сказал он.

- Против чего? - спросил я. К тому времени его глаза уже затуманились от опиума. Он бросил на меня косой взгляд и тихим, запинающимся голосом ответил:

- Просто предосторожность.