Стеклянный Дворец (ЛП)

- Сказать по правде, Ума, я постоянно думаю о детях. Но когда мы узнали о ребенке принцессы, ребенке Моханбхая, случилось нечто странное. Все эти мысли выветрились из моей головы. Тем утром, когда я услышала, как девочки спрашивают Первую принцессу: "Ребенок вырос?". "Ты чувствовала прошлой ночью, как он шевелится?", "Где сегодня его пяточки?", "Мы можем потрогать его голову?", я почувствовала, что могу и сама ответить на любой из этих вопросов, словно это был мой собственный ребенок.

- Но, Долли, - мягко произнесла Ума, - это не твой ребенок. Неважно, насколько он кажется твоим, он не твой и никогда им не будет.

- Тебе это может показаться очень странным, Ума. Я могу представить, каким это должно казаться для кого-нибудь вроде тебя. Но для нас всё по-другому. В Отрэм-хаусе мы пробуждаемся среди тех же звуков, тех же голосов, тех же видов и тех же лиц. Нам приходится довольствоваться тем, что имеем, искать счастье там, где мы можем его найти. Для меня неважно, кто выносит этого ребенка. Сердцем я чувствую, что ответственна за его зачатие. Достаточно того, что он войдет в нашу жизнь. Это делает его моим.

Взглянув на Долли, Ума увидела, что в ее глазах стоят слезы.

- Долли, - сказала она, - разве ты не понимаешь, что с рождением этого ребенка всё изменится? Той жизни, которую ты ведешь в Отрэм-хаусе, придет конец. Долли, тебе нужно уехать, как только предоставится возможность. Ты свободна и можешь уехать - ты одинока и находишься здесь по своей воле.

- И куда я поеду? - улыбнулась ей Долли. - Это единственное место, которое я знаю. Это мой дом.

Глава десятая

Разлившиеся после муссонов и нагруженные древесиной ручьи впадали в Иравади, словно столкнувшиеся поезда. Разница состояла лишь в том, что это действие было протяженным по времени - столкновение, длящееся денно и нощно, многие недели. Река теперь превращалась в взбухший сердитый поток, взбаламученный сталкивающимися потоками и водоворотами. Когда притоки устремлялись в реку, двухтонные бревна делали кувырок в воздухе, стволы пятнадцати футов длиной кидало по воде, как брошенную блинчиком плоскую гальку. Шум походил на артиллерийскую канонаду, когда эхо взрывов прокатывается на многие мили вокруг.

Именно в тех местах, где в реку впадали притоки, прибыль тиковых компаний подвергалась наибольшему риску. Течение Иравади в сезон было настолько быстрым, что древесину можно было легко потерять, если поскорее не подтащить к берегу. Именно здесь, при необходимости, движением бревен начинали управлять не с суши, а на воде, не оо-си со слонами, а сплавщики и прочий речной люд.

У слияния ручьев и реки стояли на страже добытчики, которые захватывали плывущие по реке бревна. За три анны за бревно пловцы протягивали через реку сеть из человеческих тел, вытаскивали бревна из течения и направляли их к берегу. В начале сезона целые деревни снимались с места, чтобы устроить поселения вдоль реки. Дети несли караул на берегах, а старшие заходили в воду по грудь, уворачиваясь от огромных бревен и обходя бурлящие водовороты из тикового дерева. Некоторые добытчики возвращались на берег, лежа ничком на захваченном бревне, а другие садились на них верхом с ногами в воде. Лишь немногие плыли стоя, направляя вращающееся, покрытое мхом бревно цепкими пальцами ног, это были монархи реки, признанные мастера-добытчики.

По прибытии на берег бревна закрепляли. Когда их собиралось достаточно, опытные сплавщики связывали их вместе в речной плот. Все плоты были одинакового размера, количество бревен в них регулировалось правилами компании и составляло ровно триста шестьдесят в каждом, это число точно делилось на тридцать дюжин. Учитывая, что каждое бревно весило тонну или больше, вес плота был как у небольшого военного корабля, а площадь - во много раз больше, на нем могла бы разместиться ярмарочная площадь или плац для парадов. В центре каждой из этих гигантских плавучих платформ стояла маленькая хижина, служившая жильем для сплавщиков. Как и временные жилища в лагере заготовщиков тика, эти хижины на плотах возводились всего за несколько часов. Они все имели одинаковую планировку, но делались по-разному - одну окружали быстрорастущие лианы, в другой находился курятник или даже загон для свиньи или козы. На каждом плоту имелась высокая мачта и шест с привязанным на верхушке пучком травы - подношение речным божествам. Перед тем, как спустить плот на воду, ему присваивали номер, развевавшийся на мачте вместе с флагом компании-владельца. Плоты плыли только от рассвета до заката, покрывая в день около пятнадцати миль, их несла лишь река, а весла использовались, чтобы задать направление. Путешествие до Рангуна из лесов в глубине страны могло занять пять недель и более.