Стеклянный принц

Демон-искуситель мог говорить что угодно – Ариэль себе желать его не позволял. Но желание росло в нём, пульсировало, растягивало его. Оно лишало соображения, гордости, стыда. Ариэль боролся с ним – и проигрывал, каждый раз сдаваясь всё быстрее и отдаваясь похоти всё бесстыднее и откровеннее. Теперь он не пытался вытащить из себя игрушку, теперь он опускал руку вниз, чтобы ласкать себя. Сейчас он не пытался прикрыться – он позволял смотреть на себя, лишившегося гордости, выгибающегося, подбрасывающего вверх бёдра, отдающегося несуществующему любовнику. Он позволял бесстыдно смотреть на себя обнажённого, не одёргивал сорочку, разводил ноги и громко стонал.

Когда он так делал, в потемневших глазах Рами разгорался огонь, его грудь бурно вздымалась, вены вздувались, и он ругался сквозь зубы, ворчал, что нельзя быть таким горячим, что это пытка, что он дурак, что вызвался добровольно её терпеть. Ариэль видел, как блестела кожа Рами в свете свечей, чувствовал острый запах его пота и мускусный – возбуждения. Его удивляло только одно – почему Рамиэль удерживался от прикосновений? Почему позволял магической игрушке делать то, что – более чем очевидно – страстно хотел делать сам?

От измученного сладостной пыткой Ариэля Рами не отходил ни на миг, переживал вместе с ним каждый из бессчётных оргазмов. Несколько раз ему пришлось позаботиться о себе – и он сделал это на той же кровати, запустив руку в штаны, с громкими бесстыдными стонами.

«Ты слишком горяч», – жаловался он, жадно лаская себя, и смотрел на выгибающегося на простынях Ариэля.

Непристойно для лорда. Постыдно. Ужасно.

У Ариэля от вида кончающего Рамиэля горело лицо и, милосердные боги, он не мог не думать о том, как бы это было с ним. Он не хотел. Но терзался от болезненного любопытства до спазмов внутри и обессиленных стонов.

Да, он знал, что с ним творят. Он понимал, что в нём всеми способами, включая сладкое вино, вызывают желание отдаться. Он сопротивлялся, но что он мог сделать? Он будто оказался на лодке без вёсел в грозу. Его несло течение и ветер, его затягивало в смертельно опасный водоворот, и он ничего не мог сделать для собственного спасения. Он мог гневаться, мог кричать, мог петь молитвы, но никакие мысли и слова не удержали бы слабое тело над бездной.

Он пал. Разбился вдребезги, когда, измученный пыткой, потянулся к единственному живому человеку рядом – трясущимися ладонями коснулся гладкой упругой кожи, губами потянулся к губам, открыл рот, впуская чужой язык, позволил себя ласкать. Когда рука Рами скользнула вниз по его груди и животу, легла поверх болезненно твёрдого члена – Ариэль закричал от восторга, потому что не мог не кричать. Внутри собственные вопли казались оглушительными, снаружи – хриплыми и едва слышными. Он задыхался, не в силах вдохнуть, он умирал, пока Рамиэль его целовал, и он кончил так, что у него в голове помутилось, и перед глазами померк белый свет.

Игрушка выскользнула из него и упала на кровать. Пытка закончилась.

Ариэль лежал, вспоминая, как дышать, вспоминая своё имя и гордость. Его тело казалось пустым, многократно растянутое отверстие – готовым к продолжению. По ногам что-то текло: вязкое, тёплое. Кровь?

Он сел, выбравшись из объятий шумно дышащего Рами, пригляделся к цвету белья – ничего страшного не увидел. Он полез туда рукой – на пальцах оказалась белёсая жидкость. Ни вид, ни запах не могли врать – из него текло семя. Он повернулся к лежащему, подперев голову ладонью, Рами. Тот выглядел страшно усталым и довольным, а ещё возбуждённым, но, видимо, последнее не особо его волновало.

– Это наше: моё и Фера, – подтвердил его подозрения Рами.

– Это ужасно, мерзко.

– Ничего ужасного в этом не вижу, да и мерзкого тоже. Или ты мне сейчас соврёшь, что в почти двадцать ни разу своего бычка не доил?

– Это мерзко, ужасно, – повторил Ариэль.

Рами не согласился:

– Скорее, наоборот – щадяще и с большой заботой о твоём телесном и душевном здоровье.

– Что? Вот это щадяще? – Ариэль повернулся к Рами всем телом. – Я думал, умру! Она не останавливалась часами!

– Будь ты обычным альфой, а не декоративным цветком, выращенным в оранжерее, где рядом одни омеги и беты, то, чтобы тебя сломать, даже с этой игрушкой, потребовались бы дни. Не выворачивайся твои воспитатели наизнанку, оберегая тебя, быть тебе изначально омегой. Или, может, думаешь, любой альфа орёт от наслаждения, когда ему впервые хрен засовывают в зад? На моих глазах – только ты.

Ариэлю кровь бросилась в лицо. Что он не настоящий альфа, приходилось слышать не в первый раз, в драках с мальчишками и не такое случалось. Но сейчас Ариэль говорил со взрослым человеком, не глупым ребёнком, из зависти изыскивающим способ посильней уколоть. Но и Ариэль стал старше, мог дать обидчику сдачи.

О, он знал, куда бить.

– А твой брат?

На лицо Рами словно налетела тень, но ответил он с предельной честностью: