Стеклобой

— Не смотри на мое неглиже-декольте, надо так, положено мне. Инструкция! С кнопками не пошутишь, как там говорится — «то всё — то, а потом вдруг раз — и это». А это — балласт, чтоб не потонуть! — он звонко хлопнул по животу и, не дав Романову ответить, вскочил и стал оживленно перебирать пальцами корешки книг. После чего кивнул на трубку:

— Можешь сразу выбросить, мертвая зона.

Романов нахмурился, назло сделал еще несколько попыток и спросил:

— Я ищу свою квартирную хозяйку, Щур ее фамилия, не знаете, как ее найти?

— Эта сама тебя найдет…

Пижамный еще раз погладил кресло:

— Хорошо, что тебя встретил, а то скукотища. Я на Кубу хочу, всекаешь? Знаешь, какая там рыбалка? Акулы, — мечтательно добавил он. — И вот каждое утро — котят найди, котят поймай, котят отправь, — он противно заныл. — И обязательно трехцветных!

Романов непонимающе посмотрел на него.

— Ну только на них работает, — пижамный подошел ближе. — Кстати, Борис Альфредыч! — он протянул лапищу Романову.

— Дмитрий Сергеевич, — с нажимом ответил Романов и, неосторожно отступив, задел плечом большую сумку, немедленно рухнувшую с коробок. Из сумки посыпались кубики, красный мяч откатился к качелям. Понятно, детскую сумку по ошибке пихнули в его машину вместо дачного грузовика.

Романов, кряхтя, взялся собирать кубики, мысленно прицельно швыряя их в голову Бориса Альфредыча.

«Надо бы заодно укоротить башню из коробок», — подумал он и взялся за верхние этажи. Собрание сочинений Мироедова, второе издание собрания сочинений Мироедова, издание сочинений Мироедова исправленное и дополненное, с комментариями современников и письмами к женам, материалы к диссертации, архивные карточки. Ставя на землю ящик со слайдами, Романов услышал неожиданно глухой, хлопающий звук. Он удивленно оглянулся: возле качелей, придавив лапой лопнувший мяч, лежала большая лохматая собака.

Борис замахал пухлой ладонью пожилому дядьке в жилете с тысячью карманов, который спешил к ним от дальнего подъезда.

— Нас зовут Оливия, — задыхаясь от быстрой ходьбы, сообщил тот Романову. — Мячи в нашем дворе детям давно не покупают. Главное, сама же от громких звуков в обморок падает, — мужчина замахал на собаку платком. — Меня зовут Петр Пиотрович, Пиотрович — это фамилия, — он подмигнул, — а живем мы в двадцать пятой.

— Митя, — улыбнулся Романов.

Собака подошла и ткнулась ему в ноги. Сосед обхватил ее под животом и заговорил утробным голосом:

— Ты погуляла, ты большая собака-сенбернар, и теперь мы пойдем завтракать, да, моя рыбка? Не любишь, не любишь ты, когда я с другими по ночам гуляю. Другие противные собаки, да, моя хорошая, а я каждую ночь с ними? — он вздохнул, грустно посмотрев на Романова. — А никуда не денешься, жмешь, что дают, такие правила.

Рыбка чихнула и потащила Петра Пиотровича за собой к дому, тот послушно пошагал за ней.

— Бедный Петро, за ребенком ехал, за девочкой, всекаешь? — ухмыльнулся пижамный.

— Бооря! Бориииис! — раздалось откуда-то сверху.

Романов поднял глаза — в окне пятого этажа стояла крупная румяная женщина, как говорила бабушка, «в позе сахарницы».

— Смотри мне, даже не думай, — пижамный, перехватив взгляд Романова, дернул его за рукав. — Бегу, Галочка, лечу! — пропел он, втянул живот и засеменил к подъезду.

Романов уселся в кресло и его, видимо, разморило на солнце, потому что перед глазами опять закрутились ректор с выговором — «сначала вы публикуете статью, потом хотите отчислить свою же аспирантку», профессора, мрачно смотревшие исподлобья, и сама аспирантка Алла, без разрешения тиснувшая в журнал его эссе о Мироедове — «это гениально, Дмитрий Сергеевич, это докторская». Вновь накатило бессильное бешенство после кафедры. А затем он вспомнил пацанов, которых бабушка Варвара Николаевна увозила под вой школьных матрон в деревню.

Романов давно заметил, что мысль о пацанах останавливает все прочие размышления, как единственный гордый пешеход на большом перекрестке в центре города, который идет на свой законный зеленый свет, и все уступают ему дорогу.