Стена памяти

Луво встает. Перво-наперво собирает, бросая в рюкзачок, картриджи, которыми увешана стена. Сорок, пятьдесят картриджей, еще, еще… Покончив с этим, идет к лестнице, но останавливается, оглядывается. Небольшая комната, чистенький ковер, вымытое окно. Кровать застлана покрывалом, на котором переплелись тысячи роз. Вернувшись, Луво снимает со стены фотографию Гарольда, где тот выходит из моря, сует себе под рубашку. А картридж с номером 4510 кладет в центр покрывала, где кто-нибудь обязательно на него наткнется.

Потом опять стоит на лестничной площадке, собирается с духом. Из гостиной, от Роджера, исходит запах крови и пороха. Запах куда более страшный и тошнотный, чем Луво ожидал.

Луво уже собрался было спускаться, но тут раздается лязг защитной решетки и щелкает ключ в замке парадной двери.

Часы

Наверное, меньше всего на свете Феко ожидал увидеть в гостиной у подножия лестницы (она у Альмы вся из нержавеющей стали, так и сверкает) мужчину, лежащего вниз лицом в луже крови.

Темба опять спит, жарким весом навалившись отцу на спину. Феко даже запыхался и вспотел, поднимаясь с сыном на закорках от дороги к дому. Сперва он видит труп, потом кровь, но и после этого лишь через несколько секунд ему удается вместить это в сознание. Из дверей веранды на пол падают параллелограммы утреннего света.

Пройдя чуть дальше по коридору, Феко находит Альму, которая за кухонным столом сосредоточенно перелистывает журнал. Сидит босая.

Вопросы набегают так быстро, что не успеваешь с ними разобраться. Как этот человек вошел? А убит он как? Выстрелом? Его что – сама миссис Альма застрелила? А где оружие? Феко чувствует, как тепло, исходящее от сына, греет спину. Внезапно его охватывает желание, чтобы все куда-нибудь исчезло. Чтобы куда-нибудь исчез весь этот мир.

Надо бежать, думает он. Тут торчать мне нельзя. Вместо этого он, перешагнув через кровь, вносит сына в дом, потом заходит с ним к Альме на кухню. Не останавливаясь, через дверь черного хода идет дальше в сад, там усаживает мальчика в шезлонг, возвращается, берет с изножья бабкиной кровати махровое покрывало и заворачивает сына в него. Потом опять в дом, пройтись по склянкам с таблетками. Аннотации не прочесть, мешает дрожь в руках. В результате останавливается на двух типах антибиотиков, склянки с которыми самые полные. Таблетки и того и другого крошит вместе в столовой ложке с медом. Уставясь в журнал, Альма продолжает переворачивать страницы: одну, другую, третью, дальше, дальше, каждую окидывая взглядом, пустым и ничего не выражающим, как у рептилии.

– Я пить хочу, – говорит она.

– Одну секундочку, миссис Альма, – отвечает Феко.

В саду сует ложку Тембе в рот и, убедившись, что мальчик все проглотил, возвращается в кухню, там рассовывает склянки с антибиотиками по карманам и, слушая, как Альма шуршит страницами, ставит на плиту кофейную турку; только после этого, почувствовав, что сможет говорить ясно и членораздельно, вынимает из кармана телефон и звонит в полицию.

Мальчик, упавший с неба

Темба сидит, уставившись в колыхание расплывчатой листвы над двором, и тут вдруг с неба падает мальчик. Сминает собой кусты живой изгороди, выбирается из них на лужайку и, встав так, что его голова оказывается в центре утреннего солнечного диска, смотрит на Тембу сверху – неясный темный силуэт в короне света.

– Темба? – спрашивает упавший. Голос у него дрожащий и хриплый. Просвеченные солнцем уши вспыхивают розовым. И продолжает по-английски: – Ты ведь Темба?

– Мои очки… – говорит Темба.

Сад вокруг непроглядный и черно-белый. Нависшее над ним лицо смещается, и в глаза Тембе бьет водопад света. В животе что-то вздувается, поднимается к горлу, чуть не отрыгивается наружу. На языке вкус сладкого, липкого лекарства, которое на ложке ему в рот сунул папа.

Чьи-то руки надевают на Тембу очки. Темба щурится, моргает.

– Мой папа здесь работает.

– Я знаю.

Мальчик говорит шепотом. От его голоса веет страхом.

– Мне здесь быть не положено, – тоже переходит на шепот Темба.

– Мне тоже.

К Тембе возвращается зрение. Вдоль стены сада выстроились большие пальмы, между ними розовые кусты и одно капустное дерево{31}. Темба не оставляет попыток разглядеть мальчика, который стоит над ним, заслоняя солнце. У мальчика нежная коричневая кожа и шерстяная шапочка на голове. Мальчик наклоняется и поплотней укутывает покрывалом плечи Тембы.

– У меня все тело болит, – говорит Темба.

– Ш-ш-ш, – обрывает его мальчик.

Снимает шапку и прижимает к виску три пальца, как это делают, стараясь унять головную боль. Темба мельком успевает заметить свалявшиеся во что-то вроде зачаточного колтуна волосы, а еще странные выступы на черепе, но тут мальчик снова надевает шапку, шмыгает носом и нервно оглядывается на дом.

– Я Темба. Я живу в Кайеличе, Сайт-Си, дом бэ четыреста семьдесят восемь а.

– О’кей, Темба, не рыпайся, отдыхай.