Стена памяти

Операция проходит как в тумане. Проснувшись, Альма чувствует, что у нее болит голова и исчезли волосы. Пальцами нащупывает у себя на черепе четыре резиновых колпачка.

Через неделю Феко снова отвез ее в клинику. Одна из ассистенток доктора Эмнести сопроводила Альму в помещение с кожаным креслом, похожим на те, что в кабинетах дантистов. Шлем ощущался кожей макушки как легкая вибрация. Ей сказали, что так собирают воспоминания; предсказать, хорошими они окажутся или дурными, пока нельзя. Больно не было. Ощущение такое, будто голова пуста и пауки оплетают ее изнутри паутинами.

С этой второй процедуры доктор Эмнести отпустил ее домой через два часа, снабдив переносным стимулятором памяти и картонной коробкой с девятью маленькими штампованными картриджами. Каждый картридж из одинакового бежевого пластика, на крышке каждого четырехзначный номер. Два дня она на этот их проигрыватель картриджей любовалась, потом отнесла наверх, в гостевую спальню, – это было около полудня, день выдался ветреный, а Феко не было, он тогда как раз ходил за продуктами.

Воткнула вилку в розетку и вставила первый попавшийся картридж. По позвонкам шеи пробежало слабое содрогание, а потом комната пошла слоями и пропала. Стены будто растаяли. Сквозь промоины в потолке показалось небо, реющее, как флаг. Потом зрение у Альмы отключилось вовсе, так что весь ее дом словно растворили и спустили в канализацию, а на его месте вновь материализовалось то, что было с ней когда-то.

Она оказалась в музее: высокие потолки, полумрак, запах краски, какой бывает, когда вокруг открыто сразу много глянцевых журналов. Музей Южной Африки. Гарольд был там с нею рядом, вот он наклоняется над застекленной настольной витриной, он возбужден, глаза сияют – нет, вы посмотрите на него! Какой молодой! Защитного цвета брюки коротковаты, видны туфли и над ними черные носки. А давно она с ним знакома? Да не больше полугода!

А вот туфли, которые на ней, никуда не годятся: малы и такие жесткие! В тот день погода стояла превосходная, и Альма с этим своим новым долговязым приятелем предпочла бы посидеть где-нибудь под деревом в парке «Компаниз гарден»{3}. Но Гарольду захотелось в музей, а ей хотелось быть с ним. Вскоре они оказались в зале окаменелостей, где на подиумах стоят штук десять скелетов – есть большие, размером с носорога, есть с клыками метровой длины, и все с массивными безглазыми черепами.

– Нет, это надо же! Они на сто восемьдесят миллионов лет старше динозавров, а? – шепчет Гарольд.

Рядом какие-то школьницы, жуют резинку. На глазах у Альмы самая рослая из них плюет, медленно выпуская слюну в фарфоровую чашу питьевого фонтанчика, потом втягивает слюну обратно в рот. На фонтанчике табличка: «Только для белых»; эти слова выведены красиво, каллиграфическим шрифтом. У Альмы такое чувство, будто ее ступни зажаты в тисках.

– Ну еще хоть минуточку, – просит Гарольд.

Альма, которой теперь семьдесят один, смотрит на все это глазами двадцатичетырехлетней. А ведь ей и впрямь было двадцать четыре! Стояла с потными ладошками и сбитыми в кровь ногами на этом своем свидании с тогда живым еще Гарольдом. Молодым, поджарым юношей Гарольдом. Он был без ума от всех этих скелетов; говорил, что они выглядят так, словно у них тела одних животных, а головы других. Вот та – чем не собака с головой змеи? Или вот: орлиная голова, а тело как у бегемота. «Смотреть на них мне никогда не надоест!» – мальчишески блестя глазами, говорил юноша Гарольд молоденькой Альме. Двести пятьдесят миллионов лет назад, объяснял он, эти существа вымерли, их тела погрузились в топь, потом кости окаменели и понемногу слились с окружающей почвой. А теперь эти кости кто-то отделил от горных пород, снова собрал в скелеты и выставил на свет божий.

– Это ведь и наши предки тоже, – шепчет Гарольд.

Альма не могла себя заставить даже толком приглядеться: безглазые, бесплотные, смертоносные; казалось, они специально спроектированы для того, чтобы рвать друг друга на части. Ей хотелось поскорее вытащить этого длинненького мальчика куда-нибудь в парк, сесть с ним на скамеечку, прижавшись бедром к бедру, и снять наконец туфли. Но Гарольд все тянет и тянет дальше.

– А вот терапсиды. Горгонопсия. Большая, прямо как тигр! Две, а то и три сотни килограммов. Пермский период. На данный момент их найдено всего два полных скелета. И нашли их, между прочим, неподалеку от тех мест, где я вырос. – (Тут Альма чувствует, как он сжал ее руку.)

Ее мутит. У чудища короткие мощные ноги, глазные впадины размером с кулак и челюсти, полные зверских зубьев.

– Говорят, они охотились стаями, – продолжает шептать Гарольд. – Представь: продираешься сквозь кусты – и вдруг перед тобой таких сразу штук шесть!

В воспоминании двадцатичетырехлетняя Альма вздрагивает.

– Нам кажется, что мы есть, потому что есть, иначе и быть не может, – продолжает он, – но это ведь все игра случая, не правда ли?