Стенание

— Шардлейк! — охнул он. — Что вы сделали? Почему моя клиентка в таком состоянии?

Я медленно поднялся: мои колени хрустнули, а спина мучительно запротестовала. Изабель смотрела на Дирика таким же недоумевающим потусторонним взглядом, как взирал на нас с Филиппом Эдвард в Тауэре: как будто не понимала, кто перед ней.

— Спросите у нее самой, — с тягостным чувством ответил я.

Винсент снова уставился на картину. Возможно, в этот момент он увидел, как перспектива его бесконечных гонораров осыпается вместе с гипсовой пылью, все еще падающей из щелей.

— Кто это сделал? — спросил он.

— Боюсь, что Изабель.

— Христовы раны! — Дирик посмотрел на свою клиентку. Миссис Слэннинг опять съежилась, не зная, куда девать глаза от стыда. — Посмотрите, в каком она состоянии. — Он ткнул в меня пальцем. — Я не могу нести ответственности за то, что сделала эта дама! Я пытался отговорить ее посылать жалобу в Тайный совет, но она настояла!

— Я знаю. И поскольку Изабель ваша клиентка и вы должны держать любые сведения о ней в тайне, могу сказать, что сорок лет тому назад они с братом сговорились убить своего отчима. Теперь Эдвард, мучимый раскаянием, покончил с собой, а Изабель могла совершить то же самое, если бы мы не подоспели вовремя. — Я снова взглянул на картину. — Это настоящая трагедия, Дирик. И она усугубилась запутанной тяжбой, как и задумала их мать, решившая напоследок поссорить сына и дочь. Наши с братом Коулсвином усилия найти мирный путь к соглашению не увенчались успехом, но лишь привели к открытию этого ужаса, — печально добавил я.

Затем я устало направился к двери, а Винсент уставился на миссис Слэннинг.

— Погодите! — сказал он, обернувшись. — Вы не можете оставить меня одного с ней в таком состоянии…

— Воуэлл поможет вам перевязать рану. И потом, если вы примете от меня совет, первым делом следует послать за священником миссис Слэннинг. Позаботьтесь, чтобы пришел именно он, так как Изабель придерживается старой религии и это для нее очень важно. Не знаю, может быть, викарию и удастся помочь ей. — Я повернулся к Николасу. Он рассматривал лицо мастера Джонсона, который по-прежнему взирал на нас с изуродованной картины с надменным и самоуверенным видом. — Пойдем, Ник.

Мы оставили Дирика и старого Патрика и вышли на улицу, под августовское солнце.

Там я сказал своему ученику:

— Ты спас миссис Слэннинг.

— У нее был добрый, любящий отец, и все же она дошла до такого, — тихо ответил Овертон, и я с гнетущим чувством понял, что письмо от родителей заставило задуматься о самоубийстве и его самого. Но он отверг эти мысли и именно поэтому с таким участием отнесся к Изабель. — Что же теперь с нею будет? — спросил юноша.

— Не знаю.

— Бедная женщина, похоже, она совсем сломалась. — Николас глубоко вздохнул, пристально посмотрел на меня своими зелеными глазами и заключил, твердо и серьезно: — Но я не из тех. кто сдается.

На следующий день я стоял перед площадью возле церкви Святого Михаила, выходившей на открытое пространство у западного конца Чипсайда. Вдоль всего Чипсайда, по которому вскоре должен был проехать адмирал д’Аннебо, выстроились люди. Мэр Лондона Боуз, которого я видел в последний раз на сожжении Энн Аскью, скучал в одиночестве на небольшом возвышении. Я дожидался рядом с олдерменами и другими видными гражданами столицы, у каждого из которых была золотая цепь. Как и во время казни, на временно сооруженной кафедре маячил одетый в белое священник, но на этот раз он был здесь, чтобы по-французски поприветствовать адмирала. Вокруг стоял гул голосов, а в акведуке рядом с церковью журчала вода.

Утром адмирал поднялся по реке от Гринвича до Тауэра в сопровождении своих галер. Накануне вечером я взял с собой Николаса, чтобы навестить Барака и Тамазин, и мы мирно провели вечер, играя в карты. Я не сказал им, что случилось с Изабель — Тамазин в ее состоянии лучше было не слышать этого, — а потом пошел домой и заснул поздно, поскольку мне мешали доносившиеся со стороны Тауэра залпы в честь высокого гостя. Даже у нас на Канцлер-лейн от шума дребезжали окна. И вот сегодня адмирал д’Аннебо вместе с братом королевы Уильямом Парром, графом Эссексом, в сопровождении прочих высоких лиц должен будет проехать из Тауэра через весь город до церкви Святого Михаила.

Мартин помог мне нарядиться в самую лучшую одежду. Я также надел золотую цепь, которую накануне вечером велел эконому хорошенько начистить. Ни он, ни я не промолвили ни слова. Потом я отправился к церкви и, выйдя из дома, увидел Тимоти, с безутешным видом выглядывавшего из приоткрытой двери в конюшне. Мне следовало поговорить с ним о доносе Броккета, но пока что лорд Парр взял с меня клятву хранить это в тайне, поэтому я только сурово взглянул на мальчика. Пожалуй, даже слишком сурово, но я все еще был сильно расстроен его поступком и событиями последних дней.