Стенание

Я посмотрел ему вслед. Горячее солнце пекло мне голову. Попытавшись отступить, я совершил промах. Я оправдывал себя, и все же почва у меня под ногами словно бы покачнулась, как палуба «Мэри Роуз», когда судно шло ко дну. Но когда я закрыл глаза, пред моим внутренним взором предстали вовсе не опрокидывающийся корабль и не падающие в море люди, а совсем иная, хотя и не менее страшная картина: Энн Аскью на костре; ее голова, разлетающаяся от взрыва пороха.

Глава 19

На следующее утро я встал рано, чувствуя себя усталым и разбитым. Накануне вечером я послал записку Оукдену: я беспокоился за него, поэтому предупредил печатника, что убийцы Грининга все еще на свободе, и посоветовал ему позаботиться о своей безопасности. Лорд Парр не уполномочил меня на такие меры, но я считал это своим долгом.

Внизу Джозефина накрывала стол для завтрака. Я снова задумался о ее трениях с Мартином Броккетом, но сегодня девушка казалась оживленной и веселой.

На улице опять было тепло и солнечно. Я вспомнил, что сегодня вечером приглашен на ужин к Коулсвину. Во второй половине дня я должен был прибыть в Тауэр, и мне подумалось, не отменить ли нашу с Филиппом договоренность, но потом я решил, что после посещения тюрьмы будет неплохо провести время в компании простых хороших людей.

Сначала я зашел в контору. Барак и Скелли были поглощены работой. Николас, как сказал Джек, уже ушел — отправился обходить мастерские вышивальщиков. Очевидно, накануне парень не добился успеха. Барак говорил несколько обиженным тоном: он действительно не любил, когда его отрывают от дела. Я сказал, что с утра иду на встречу экспертов по поводу картины и что во второй половине дня меня тоже не будет.

— Почему бы не послать эту Слэннинг к черту и не сказать ей, чтобы нашла другого адвоката, раз вы так заняты? — проворчал Джек.

— Я не могу отказать клиентке без серьезного повода, — упрямо ответил я. — Раз уж я взялся за это дело, то должен довести его до конца.

— Даже если голова занята совсем другим?

— Да.

Я оставил своего помощника, чувствуя некоторую неловкость.

Дом покойной миссис Коттерстоук находился в Даугейте, на другом конце города, и поэтому я поехал по Чипсайду. Лавки еще только открывались, рыночные торговцы расставляли свои лотки. Я вспоминал свой разговор с Коулсвином и нашу договоренность попытаться разрешить это дело достойным образом. У меня мелькнула мысль осторожно расспросить членов гильдии галантерейщиков о семействе Коттерстоук, но это нарушило бы профессиональную этику, да и все равно у меня не было времени.

Впереди я заметил другого юриста в черной мантии: он ехал медленно, опустив голову, словно бы в задумчивости. Поняв, что это Филипп Коулсвин, я догнал его.

— Дай вам Бог доброго дня, брат Шардлейк! — поприветствовал он меня.

— И вам также. Ну что, вы готовы к проведению экспертизы? Моя клиентка будет там. А ваш подопечный?

— Мастер Коттерстоук? О, несомненно. — Коулсвин иронически улыбнулся и добавил: — Моя жена будет рада увидеть вас вечером. Около шести. Это не слишком поздно?

— Да нет, вполне удобно. У меня во второй половине дня запланированы дела.

Мы поскакали рядом. Филипп, похоже, был занят своими мыслями и говорил мало. Потом мы проехали мимо переулка, в котором слышались какие-то крики. Двое плотных мужчин вынесли из дома на улицу мебель: выдвижную кровать, стол и пару расшатанных стульев. Они погрузили все это на повозку, а женщина в дешевом грубом шерстяном платье, за подол которого цеплялась ватага маленьких детишек, стояла рядом с каменным лицом. Какой-то человек средних лет громко спорил с вооруженным дубинкой детиной, который наблюдал за погрузкой:

— Мы лишь на месяц просрочили арендную плату! Мы жили здесь целый год! Что я могу поделать, если с работой плохо!

— Это меня не касается, почтеннейший, — без тени сочувствия отвечал здоровяк с дубинкой. — Если не пла́тите — то съезжайте.

— В этом году люди не то что новые дома строить, но даже мелкий ремонт делать не хотят — при таких-то налогах, какие пришлось платить из-за войны! И цены все растут… — Мужчина возмущенно обернулся к небольшой толпе, собравшейся вокруг.

Послышались сочувственные голоса.

— Выселение должников, — тихо заметил Коулсвин.

— Их много в этом году, — отозвался я.

Жена строителя вдруг бросилась вперед и ухватилась за сундук, который двое мужчин вынесли из ее дома.

— Нет! — закричала она. — Это инструменты моего мужа!

— Все конфискуется за долги, — объявил верзила.

Глава семейства присоединился к жене, и его голос звучал почти безумно:

— Но я же не смогу работать без них! Мне позволено сохранить инструменты!

— Оставьте сундук! — угрожающе крикнул какой-то человек, только что подошедший к толпе.

Верзила с дубинкой — по всей вероятности, представитель домовладельца — беспокойно осмотрелся: зевак все прибывало.

Мы остановились, и Коулсвин воскликнул:

— Этот человек прав! Я адвокат! По закону он может оставить себе орудия своего ремесла!