Стенание

— Думаю, вам не стоило говорить то, что вы сказали о своем проповеднике, — тихо заметил я.

Мой коллега все еще не мог прийти в себя:

— Раньше я никогда не позволял провоцировать себя таким образом. Извините. Это и впрямь было непрофессионально.

— Это было опасно, сэр. Ваш проповедник, он… — Тут вернулся Патрик, и я умолк.

— Мне очень жаль, но, думаю, вам тоже лучше уйти, — взволнованно обратился к нам слуга. — Прошу вас, джентльмены.

Он проводил нас до двери, и там я сказал:

— Спасибо, любезнейший Воуэлл.

— Подумать только: ведь когда-то это был счастливый дом! — ответил старик со слезами на глазах, после чего поклонился и закрыл дверь.

Мы с Коулсвином оказались на людной улице под палящим солнцем и направились к конюшне. Мой коллега спокойно произнес:

— Наш проповедник ничего не говорил против мессы. — Он помолчал и добавил: — Публично.

Я не стал спрашивать: «А наедине?» — лишь посмотрел себе под ноги, где в пыли столкнулись лоб в лоб два больших черных жука.

— Точь-в-точь как наши клиенты, — заметил Филипп.

— Да уж, — согласился я. — Они насмерть вцепились друг в друга, но оба защищены панцирем.

— Однако под панцирем оба мягкие и ранимые, не так ли?

— Жуки — да. А что касается некоторых людей — не знаю.

— Учитывая, сколь неудачным выдалось нынешнее утро, я пойму, если вы предпочтете не прийти вечером на ужин, — тихо проговорил мой спутник.

— Нет, я приду. — Отвергнуть приглашение теперь казалось мне не по-джентльменски. Это выглядело бы трусостью после оскорблений, которые Филипп вынес от моей клиентки. Не хватало еще позволить этой ядовитой женщине определять, с кем мне видеться и общаться неофициально. — Вы не сказали ничего дающего повод для преследования, — добавил я ободряюще, — всего лишь заметили, что согласны со своим проповедником. Миссис Слэннинг просто искала палку, чтобы вас ударить.

— Да, — согласился мой коллега. — Мне сейчас надо вернуться в контору.

— А мне зайти к клиенту, который живет у реки.

Расставшись с Коулсвином, я не мог удержаться от мысли, действительно ли его проповедник проявил неосмотрительность, или же Изабель просто повторяла слухи. Меньше всего мне хотелось, чтобы Филипп попал под удар.

Я поехал назад в Линкольнс-Инн. Бытие тихонько трусил по дороге. Отвязывая его от коновязи, я невольно подумал, что его все более костистая морда с жесткими волосками начинает отдаленно напоминать лицо старика, слава богу, старика добродушного. Потом мои мысли перекинулись на Изабель и Эдварда, кричавших друг другу, что они якобы могут рассказать нечто компрометирующее. Что эти двое имели в виду? Я вновь вспомнил, как миссис Слэннинг однажды сказала мне в конторе: «Если бы вы только знали, какие ужасные вещи совершил мой брат…» А Воуэлл, слуга, на которого в других случаях хозяева не обращали внимания, вмешался, как будто для того, чтобы они не наговорили лишнего. Коттерстоук сказал сестре, что она не в своем уме, но, пожалуй, в это утро они оба были не вполне нормальны. Я надеялся, что теперь моя клиентка будет вынуждена признать, что не сможет выиграть тяжбу, и смирится, но был далеко не уверен в этом.

Я чуть ли не ожидал, что, придя в Линкольнс-Инн, увижу ее там, готовую к бою, но в конторе было тихо. Барак готовил замечания по новым делам для слушания в Суде палаты прошений, ведь в сентябре начнется Михайловская судебная сессия.

— Ну и чем закончилась экспертиза? — нетерпеливо спросил он.

— Эксперты согласились, что попытка снять стенную роспись вызовет обрушение штукатурки, — сказал я.

— И что теперь? Мы больше не увидим кислого лица этой женщины?

— О, думаю, увидим. Миссис Слэннинг в страшном негодовании, но почему-то мне кажется, что она явится сюда, причем сегодня же.

Джек кивнул в сторону Николаса, который переписывал какой-то документ:

— У него для вас новости. Мне говорить не хочет. Но явно что-то выяснил: смотрел, как кот, добравшийся до сметаны.

Овертон встал. На его веснушчатом лице действительно было самодовольство.

— Пройдем в кабинет, — пригласил я.

Когда Николас направился за мной, я заметил, как нахмурился Барак и улыбнулся про себя Скелли. Джек и в самом деле как будто ревновал меня к Овертону, которого я привлек к выполнению тайной миссии. Но обижался мой помощник совершенно напрасно: я всего лишь защищал его, а Тамазин содрала бы с мужа заживо кожу, заподозри она, что я снова втянул его в политику, — да он и сам это прекрасно знал.

— Ну? — спросил я Николаса. — Выяснил что-то насчет манжеты?

— Да, сэр. — Своими длинными худыми руками он осторожно вытащил из кармана кружево и положил его на стол. — Второй вышивальщик, которого я посетил сегодня, мгновенно узнал ее. Упоминание имени мастера Галлима сотворило чудо — он очень уважает его и тут же заглянул в свои записи. Рубашка была сшита для одного джентльмена по имени Уильям Стайс. Мастер дал мне адрес — где-то около Смитфилдской площади.

— Отличная работа, — похвалил я ученика.