Стендаль

Что касается немецкой постели, то он считает, что хуже вообще ничего не может быть: «Представьте себе перьевой матрац, в котором тонешь; половину кровати занимает ворох подушек, тоже перьевых, — так что приходится почти сидеть, как бы ни хотелось вытянуться; все это покрыто полотном, не подшитым по краям. Одеяло — огромный мешок, наполненный перьями. Простыни нет, так что, поскольку под таким одеялом толщиной в два фута нельзя не потеть, вы имеете удовольствие смешивать свой пот со всеми проезжающими, которые потели тут до вас на тех же подушках. Впрочем, я думаю, что в хороших трактирах их стирают два раза в год».

Сказать, что Анри Бейль не имел тогда реального представления о тяготах армии и нищете народа, — это ничего не сказать. Для него война — это одно дело, а его деятельность, связанная с ней, — совсем другое; между ними у него существует непроницаемый толстый слой изоляции. Хотя он пользуется достаточно удобным жилищем, оно его совершенно не устраивает: дома «смешны на вид», окна в основном «невероятно крошечные, нет ни двойных стекол, ни ставен, ни жалюзи». В общем, королевство Вестфалия — совсем не Италия, и Брунсвик совсем не похож на Милан. Анри только отмечает с приятным удивлением обилие игрушек и книг для детей — с эстампами и хвалит вкус аборигенов в искусстве гравюры, «как правило, отменный», но по-настоящему изысканным в Германии он находит только очаровательное лицо белокурой Вильгельмины фон Гресхейм. Он навсегда сохранит неизменной свою привязанность к ней: целомудренная Мина будет занимать почетное место на его карте «страны Нежности» до самого его последнего вздоха.

14 июня, ровно через семь лет — день в день — после битвы при Маренго, состоялась битва под Фридландом. Двумя днями позже капитулировал Кёнигсберг. 7 июля, уединившись на плоту посреди Немана, император Наполеон и царь Александр I подписали Тильзитский мирный договор. Франко-русский альянс был хрупок, но позволил Империи выиграть время и собраться с силами.

Однообразие административных обязанностей угнетающе действует на Анри, и он просит причислить его к действующей армии. Главный интендант Пьер Дарю остается глух к его просьбе. 11 июля он приказом назначает кузена уже штатным помощником при военных комиссарах. Вечно недовольный Анри таким образом оказался прикован к Брунсвику.

По мере приобретения жизненного опыта Анри ощущает себя постаревшим. Впрочем, он остается верен себе, хотя больше и не самообольщается: «Можно притворяться месяц, два месяца, но в конце концов возвращаешься в свое естественное состояние. Я не хочу тратить свой капитал на женщин». В личной жизни теперь он избирает обходные пути и предпочитает свободные удовольствия традиционной морали. Вообще под любовью Анри понимает длительное и устойчивое желание близости и испытывает отвращение к браку, хотя среди окружающих его людей брак, непонятным для него образом, пользуется уважением: «С какой стати нужно полагать брак между мужчиной и женщиной обязательным условием для зарождения или сохранения любви?.. Если любовь и существует в браке, то она подобна пожару, который затухает, и затухает тем быстрее, чем сильнее он был в начале». Он считает брак настолько же полезным для женщин — поскольку дает им возможность быть независимыми от родительской семьи, — насколько вредным для мужчин и воспитывает в этом духе сестру: «Мужа нужно воспринимать как вещь, а не как живое существо. Как драгуну нужна лошадь, чтобы выжить, так девушке нужен муж». Но, слишком эмансипировавшись с его легкой руки, Полина создала себе весьма романтическое представление о свободе: чтобы развеяться от жизни взаперти и от девичьей меланхолии, она стала выходить переодетой в мужской костюм прогуляться по улицам Гренобля. Конечно, это не прошло в городе незамеченным, и тогда наставник поспешил предостеречь сестру: «Причуды прекрасных душ, живущих в женских телах, часто оказываются опасными: причину их обычно приписывают слабостям, которые осуждаются обществом. Молодой человек — даже самый возвышенный и самый влюбленный — не женится на тебе, если двадцать или тридцать почтенных дам доложат ему, что видели, как ты бродишь по улицам в мужской одежде».

С тех пор как он отбыл в Германию в октябре 1806 года, его собственный образ мыслей также претерпел изменения — не в основных принципах, а в способах общения с другими людьми: «Если имеешь несчастье не быть похожим на большинство, надо относиться к людям как к смертельно обиженным на тебя и считать, что они терпят тебя только потому, что не знают, какую именно обиду ты им нанес. Любое слово, любой пустяк может тебя выдать». Другими словами, ради собственной безопасности надо не восстанавливать против себя общество и уметь соблюдать внешние приличия. В соответствии с этим жизненным правилом Полина не получит от брата, кроме вышеуказанного совета, никакой иной поддержки: полная эмансипация юных провинциалок пока еще не стоит на повестке дня даже в столь независимых умах, как у Анри.