Стендаль

Анри наметил день отъезда на 22 сентября и написал Луи Крозе: «Мне думается, что по возвращении в Париж я стану скупым и льстецом — чтобы иметь деньги и получать отпуск от службы». Накануне, 21 сентября, он наконец одержал столь долгожданную победу над Анжелой: он даже записал дату и точное время на своих подтяжках — теперь он мог с легким сердцем покинуть Милан.

Он проехал Лоди, Кремон, Мантую и Моден — «самый чистый и веселый из городов Италии, которые я посетил» — и добрался до одной из целей своего путешествия — Болоньи. Оказалось, что театр в Болонье «пахнет провинцией — он голый и бедный». Здания в городе поразили его простотой и величием. Целыми днями он бродил по художественным галереям, мог без устали созерцать полотна Рени Гвидо — его «Портрет женщины» напомнил ему Вильгельмину фон Гресхейм.

25 сентября Анри выехал во Флоренцию и добрался до нее в самую бурю. «Такое ненастье хорошо было бы созерцать из окна какого-нибудь замка в Апеннинах, но оно не располагало к обозрению живописи в церквях — местах слабоосвещенных по своей природе». Первым делом он отдал дань уважения Альфьери, который захоронен в церкви Санта-Кроче — рядом с Микеланджело, Макиавелли и Галилеем. «Надо признать, что немногие церкви почтены такими могилами. И в такой церкви хотелось бы быть захороненным». Он сравнивает эти надгробные памятники с захоронениями во Франции, и его «бросает в краску от негодования по поводу дрянных гипсовых ящиков, в которых покоятся Расин, Лафонтен, Буало и Мольер, — мне думается, все вместе в каком-нибудь углу Музея французских памятников».

Театр в Болонье его разочаровал: он нашел его слишком провинциальным в сравнении с миланскими театрами. Зато здесь он наслаждается прогулками по набережным Арно. Ему нравятся также дворцы и музеи, хотя лишь немногие картины вызывают у него одобрение: «Все их Христы какие-то жалкие. Только вчера я видел одного — он просто корчится…» А бесчисленные ангелы, которые роятся в верхних частях картин! «Это слишком снижает впечатление: если мученик сразу видит ангелов — это ведь сильно умаляет его жертву».

После визита — из чистой вежливости — к кузине Адели Ребюффель в Тоскану, муж которой, Александр Петие, служил здесь интендантом по гражданской части, Анри направился в Рим по жуткой дороге, которая сильно напоминала ему Шампань. В Риме, будучи добросовестным путешественником, он посещает даже маленькие театрики, осматривает здания города — и особенно высоко оценил Колизей: «Это был всего лишь театр. Сейчас он более чем наполовину разрушен. Но он взволновал меня до слез, а Святой Петр оставил равнодушным».

Его кузен Марсиаль Дарю жил во дворце Квиринал и руководил здесь же работами по реставрации — в качестве интенданта достояния Короны. Общаясь с ним, Анри попал в самое изысканное общество. Так, он имел возможность познакомиться со скульптором Кановой. Когда он собрался покинуть Рим и продолжить путешествие по Италии, Марсиаль, вероятно, настоятельно посоветовал кузену не уезжать из Рима, имея в виду недовольство им брата-министра. На это Анри ответил, что у него нет времени на всякие предосторожности.

В начале октября Анри был уже в Неаполе. Он снял комнату в «Альберго Реале», на площади Ша-то, — отсюда открывался отличный вид на Везувий. Столица Кампаньи, в которой он оказался лишен светского общества, ему не понравилась: «Неаполитанский люд кричит во все горло и постоянно попрошайничает»; фиакры слишком быстро ездят по тряской мостовой, кафе заполнены жестикулирующими людьми, знаменитое «Лакрима Кристи» пить невозможно — «это обычное бургундское, в каждой бутылке которого растворено сахара на два ливра», — музыка не впечатляет («хорошая музыка оживила бы меня»), а кратер Везувия не произвел на него впечатления кипящего смолой ада. Если бы здесь он имел доступ в высшее общество, как это было в Милане, то местные достопримечательности, дополненные его наблюдениями за нравами, доставили бы ему, конечно, больше удовольствия. Так уж он устроен: всякое открытие, чтобы быть полным, должно сопровождаться у него глубоким изучением человеческой натуры. Он посетил Помпеи и Геркуланум в компании Луи де Барраля и Леона Ламбера (оба они служили в Неаполе), позевал на опере Гаспаро Спонтини «Весталка» и пришел в восхищение от театра Сан-Карло, невзирая на его обветшалый потолок.

Эти поездки по всей Италии были, конечно, ему интересны: «Я гораздо лучше вижу жизнь, путешествуя вот так — наудачу», но ничто не могло затмить в его воображении столицу Ломбардии — Милан. По дороге обратно он сделал краткую остановку в Алконе у Ливии Бьяловска, с которой встречался еще в 1808 году в Брунсвике, и нашел ее «свободной и погруженной в тоску». Занятый исключительно своей миланской любовью, он ничего не предпринял, чтобы помочь ей эту тоску развеять.