Степь ковыльная

На ярмарку съехались купцы из Черкасска-города, Таганрога, Азова, кое-кто прибыл с Кавказа, из Крыма и даже из Турции. Немало было и нахичеванских армян.

Длинной чередой тянулись торговые ряды. Вот «улица» торговцев оружием. У прилавков толпятся юноши, среди них много казаков. Тут пистолеты и ружья с клеймами тульскими, турецкими, английскими, французскими, и горящие на январском солнце ручьистой синеватой сталью клинки работы тульских, Златоустовских, дагестанских, дамасских мастеров-умельцев, и богатый выбор кинжалов и поясных ножей вороненой стали, изукрашенных позолоченными и серебряными насечками.

Но еще богаче другой ряд — с материями всех цветов и оттенков. На прилавках лежали: тяжелая парча с золотистыми разводами, лионский бархат от скромных темноватых тонов до ярко-малиновых, голубых, сукна английские, нежные шелка персидские и из далекого Китая, прозрачная кисея индийская, ковры турецкие, хивинские, бухарские, белоснежное полотно ярославских и подмосковных мануфактур, тончайшие кружева работы русских крепостных.

Пушной ряд… Руки сами тянутся, чтобы погладить шелк дорогих черноватых соболей, белых, с голубоватым оттенком песцов, темно-бурых лис, рыжеватых куниц, белоснежных белок… Нежат взгляд черные волны каракуля. Разостланы меха медвежьи, куньи, лисьи, волчьи и привезенные издалека шкуры тигров, леопардов и барсов. Возле прилавков немало чужеземных купцов: русские меха и кожи всегда считались лучшими в мире.

Много и других рядов — с сапогами и туфлями мягкого сафьяна разных цветов, с шапками из меха каракуля, куницы, барана, с посудой глиняной с узорами киноварью, фаянсовой, саксонского фарфора и венецианского хрусталя…

Анатолий взглянул на свой брегет и вздохнул: было только десять часов, время тянулось нестерпимо медленно.

— Кого ждете столь нетерпеливо? — спросил лукаво Смолин. — Это и будет та неожиданность, кою вы мне приуготовили?

Позднеев хотел было ответить, но к нему стремительно подошла молодая смуглая цыганка. На плечи ее был накинут красный, вышитый цветами шерстяной платок, концы которого были туго завязаны вокруг стройной талии. На шее блестело ожерелье из ярко начищенных серебряных монет. Радостно блеснув черными глазами, она сказала так запросто и уверенно, как будто уже знала Анатолия:

— А, и ты пришел за весельем, молодой офицер пригожий? Вижу, хочешь, чтоб я показала твою судьбу…

И прежде чем Анатолий успел опомниться, она схватила его руку и начала рассматривать ладонь. Ее тонкие, точно наведенные, брови сдвинулись, лицо стало серьезным, почти строгим. Грудным низким голосом она говорила тихо, будто и впрямь читала судьбу Анатолия:

— Только на год ты старше меня, а уже черные тучи солнце твое затмили… Дальние, ох дальние, стежки-дорожки вьются перед тобой!.. Много изведать придется тебе и радости и тяжкого горя… Любили и любят тебя крепко… Сердце у тебя горячее, бываешь опрометчив, а все же удачлив ты, молодой…

Смолин улыбался, слушая гадалку, а слуга Позднеева, Алексей, не выдержав, сказал насмешливо:

— И охота вам верить? Ей лишь бы денег выманить! Кто ее переврет, тот двух дней не проживет. Ведь этакое, что она вам насказала, я и сам любому молодцу здесь могу наплести.

Цыганка гордо выпрямилась, сказала гневно, приставив палец к своей груди:

— Мариула никогда не лжет! — И кинула на Алексея такой гневный, испепеляющий взгляд, что тот сделал шаг назад, промолвил испуганно:

— Чур меня, нечистая сила! Еще сглазишь, окаянная!

Тотчас же цыганка метнулась в толпу. Анатолию стало жаль ее; он кинулся вслед за ней, с трудом нагнал.

— Не сердись на него. Вот возьми, — и он сунул ей в руку серебряную монету.

Цыганка взглянула на него, улыбнулась:

— Спасибо. Возьму на память в монисто. Пусть счастье идет за тобой по пятам. Пусть любимая никогда тебе не изменит. Может, еще увидимся, — засмеялась она тихо.

Несмотря на страх перед цыганкой, Алексей, как всегда, бросился вслед за Позднеевым. Пройдя несколько шагов, Анатолий встретил его и, отведя в сторону, сказал строго:

— Уж сколько раз сказывал я тебе, чтобы не вмешивался не в свои дела!

Алексей, рослый, плечистый, с простоватым, круглым лицом, но с лукавым взглядом серых глаз, ответил виновато:

— Больше не буду, Анатолий Михайлович. Уж я и сам не рад, что связался с ней. Еще порчу наведет!

Подумав немного, Позднеев промолвил:

— Ну, вот тебе наказание: ты знаешь в лицо графа, виконта по-французски, де Монбрюна?

— Видел его в Таганроге, когда он на верфи уходил с вами.

— А он тебя?

— Должно быть, что нет. Гордец изрядный, разве он станет слуг примечать?

— Так вот: все время на ярмарке держись поодаль от меня, и ежели, возможно, явится сюда Монбрюн, следи за ним неотступно, но с осторожностью, старайся выведать, не свидится ли он с кем-нибудь, разговоры какие будет вести. Ты французский язык еще не позабыл?

Алексей широко улыбнулся;

— Что вы, Анатолий Михайлович? Даром, что ли, год вместе в Париже прожили?

— Итак, присматривай за Монбрюном. А пока держись около меня, но за несколько шагов.

Когда Позднеев воротился к Смолину, тот напустился на него: