Степь ковыльная

И хотя сотни двигались в полном строевом порядке, и знамена реяли над ними, и командиры как будто были у них, все же войсковые чиновники, купцы, торговые казаки и все другие, кто дрожал за свои богатства, спешно запирали двери и ворота, спускали с цепей злых псов, припрятывали ценные вещи.

В суровом молчании подъехали сотни к дому Иловайского.

Белогорохов строго сказал выбежавшему навстречу атаманскому ординарцу:

— Вызови к нам войскового… Погутарить с ним большая охота у нас… — И добавил зловеще: — С самой Кубани прибыли, чтоб навестить его…

— Да он спит еще, — ответил побледневший ординарец.

— А ты разбуди! Скажи, что приехали издалека гости дорогие, нежданные.

Не прошло и пяти минут, как на крыльцо вышел Иловайский. Был он в парчовом кафтане, опоясанном пестрым шелковым кушаком, в правой руке держал атаманский пернач. Лицо его было спокойно, голова надменно закинута назад, но Белогорохов, взглянув зорко, заметил, как дрожат его пальцы.

Выходя, Иловайский решил приветливо поздороваться с казаками в расчете, что они ответят ему как подобает и это послужит неплохим началом для последующих переговоров. Но едва атаман показался на крыльце, Белогорохов отдал ему честь и сказал спокойно, твердо:

— Ваше превосходительство господин войсковой наказный атаман, просим вас предъявить нам приказ о переселении на Кубань.

Иловайский подумал: «Быть буре…» Его страшило глубокое молчание казаков. Он ответил, немного смутившись:

— На днях только полученный приказ о сем находится у войскового Дьяка Мелентьева. Сейчас пошлю за дьяком, он и огласит…

— Ну что ж, мы не торопимся, можем и подождать. Явимся через час, — хмуро промолвил Никита.

Казаки, отдав коней коноводам, отправились на базар.

Впоследствии Иловайский писал в своем донесении, что казаки на базаре не делали никаких озорничеств, покупали все надобное за деньги. К хмельному никто из них не прикоснулся.

Через час они возвратились.

Вышли атаман, дьяк и войсковые старшины. Дьяк стал читать приказ Военной коллегии, и когда, возвысив голос, атаман сказал; «На подлинном собственной ее императорского величества рукой начертано: „Екатерина“», — отовсюду послышались крики:

— Не верим! Поддельная та подпись!

Кто-то стегнул нагайкой трясущегося от страха дьяка.

Казаки подъехали вплотную к крыльцу и стали кричать на атамана:

— Ты нас не защищаешь, а погубляешь! Казак ты сам, аль нет? Сегодня — переселение, а назавтра всех донцов в крестьяне: писать будут? Мы не перекати-поле, чтоб нашей судьбиной играть! Ты что, атаман, Дон в карты Салтыкову проиграл?

— Погоди, казаки! Тихо! — крикнул Белогорохов, и сразу же наступила тишина. — Господин атаман, нам надо знать, какие ваши намерения насчет приказа Военной коллегии.

Слегка запинаясь, Иловайский сказал:

— Поверьте, казаки, и для меня этот приказ как снег на голову. Я срочно выеду в Санкт-Петербург и твердую надежду имею, испросить у милосердной государыни нашей благоволения ко всему Войску Донскому и к вам, казаки, особливо. Пока же призываю вас со всем терпением повиноваться воле начальников, возвратиться на Кубань и строительство станиц по линии производить без ропота и отрицательства. Вспомните славу Войска Донского, перед всем светом известную, и продолжайте со всяческим повиновением нести ныне уже близкую к окончанию службу вашу на линии…

Негодуюущие крики прервали речь атамана:

— Николи тому не бывать! Нет нам возврата на Кубань! Складно брешешь, да не туда гнешь! Собирай сейчас же войсковой круг! Отдай пернач, вручим его достойному!

И опять:

— В карты тихий Дон проиграл, в карты!..

А какой-то дюжий, уже немолодой казак выкрикнул злобно:

— Смотри, жизнь свою, хотя бы и не в карты, не проиграй!..

Холодок пробежал по спине Иловайского. В последние годы он крупно играл и часто проигрывал. Не найти сейчас ему защиты. Даже войсковые старшины, генерал-майоры Мартынов и Луковкин, стоявшие тут же на крыльце, не пытались заступиться за него. На черкасцев и казаков окрестных станиц тоже нельзя положиться: они сочувствовали восставшим. «Надобно выиграть время, — неслись мысли атамана, — а дальше видно будет… Попытаюсь спешно вызвать полки из крепости Димитрия Ростовского».

И опять шум перекрыл голос Белогорохова:

— Смирно, казаки!

Когда стихли крики, он сказал Иловайскому:

— Подпиши, атаман, нам всем увольнительные билеты, чтобы в станицах нас приняли не как бунтовщиков, а как казаков, возвратившихся со службы. Да не забудь печать приложить. А билеты мы сами заготовим завтра к утру, не то дьяки ваши в войсковой канцелярии на несколько дней канитель затянут.

«Что делать? — думал тревожно атаман. — Не подписать, так они и впрямь пернач атаманский отымут, дом разнесут да и меня жизни лишат, чего доброго… Подписать билеты, пожалуй, умнее, растекутся они по станицам — и тогда куда легче будет перехватить их. Да, ко как посмотрят на это Военная коллегия, государыня?»