Степь ковыльная

— Шут его знает, шапку в руках держит, патлатый такой, лицо опухшее, синяк во всю щеку. Орет сиплым голосом: «Век наш недолгий, так выпьем поболе!» А потом доковылял до нас и в кабак звал, угостить обещал.

— Да, встреча… ненужная, — сошлись на переносице густые брови Павла. — А впрочем, был он подлинно пьян, разило от него сивухой за несколько шагов.

На другой день вечером Павел и Федор опять поехали к Дерябину. Сергунька долго сидел на скамье в хате, нетерпеливо прислушивался к шагам прохожих. Вот уже Домна Ивановна, зевнув и перекрестив рот, печально сказала:

— Нет, не придет, видно, сегодня Настя… Пора мне и на боковую.

Завывал на все лады ветер в трубе: то жалобным тоненьким голоском, то зло и властно. В печке потрескивали кизяки. От них шел сладковатый угарный запах. На столе то меркла, то вновь разгоралась, слабо потрескивая, лучинка, укрепленная в глиняной чашке с водой.

Домна Ивановна улеглась на скрипящую кровать в соседней комнате, и вскоре раздался ее могучий храп, которого, казалось бы, никак нельзя было ожидать от этой тщедушной старушки. Черные усатые тараканы забегали суетливо около печки, встревоженные тем храпом.

Длинной чередой проносились мысли Сергуньки: «Не везет нам! Опасная встреча с Колькой Корытиным… Вася не приехал, я он сейчас так нужен!.. С Настей не удастся, наверное, свидеться. Так тоскую по ней! Ежели бы довелось встретиться, сказал бы: „Брось все, едем с нами на коне моем!“»

Вдруг послышался резкий, нетерпеливый стук в ставню. Сергунька вздрогнул, выхватил пистолет из-за кушака, подошел к оконцу. С улицы прозвучал приглушенный женский голос:

— Это я, Настя… Вы спите, Домна Ивановна?

Забыв обо всем на свете, не успев даже засунуть пистолет за пояс, Сергунька кинулся к двери, рывком сбросил засов.

— Кто это? — пугливо спросила Настя, дрожа всем телом. Была она без шубы, только пуховый платок прикрывал ее голову и плечи.

— Настя, Настенька… Это я, Сергунька. Как хорошо, что ты пришла!..

Обняв за плечи, он взял ее в комнату, где горела лучина, усадил на скамью. Никогда не казалось она ему такой красивой, как сейчас, с раскрасневшимися щеками, с ямочками на них, с длинными ресницами, запушенными снежинками, с задорными глазами.

— Положи пистоль, — приказала она строго, хотя глаза ее светились, как звезды, — а то ненароком выпалишь в меня… Да потише говори, чтоб не разбудить Домну Ивановну.

Сергунька смущенно положил на стол пистолет, сел рядом с Настей, хотел обнять ее, но она ласково отстранила его руку и торопливо рассказала все, что слышала в этот день во дворе атаманском: о том, что проведали о наезде в Черкасск Денисова, что собираются большие силы для похода на Есауловскую станицу и что поход тот, должно быть, состоится раньше, чем намечалось, но когда именно, она того не знает.

Лицо Сергуньки омрачилось. Он сказал сквозь зубы:

— Дурные вести принесла ты, Настя! Завтра утром постараемся выбраться из Черкасска. — И вырвалось горячо, из глубины сердца: — Настя, едем со мной! Казбек — конь добрый, вынесет нас обоих. Ты же дала обещание быть всегда вместе!

Настя сидела, не шелохнувшись, опустив ресницы. Потом, тяжко вздохнув, ответила:

— Нет, Сергунька, нельзя, никак нельзя… Не о себе думаю… Как могу я мать под удар поставить? Сам знаешь, круто расправится с ней атаман… Занедужила она, лежит пластом на кровати. Да и Домна Ивановна… Ведь всем ведомо, что часто к ней хожу, заподозрят и ее… И еще: хорош твой Казбек, слов нет, а все же трудно будет ему двух умчать при неминуемой погоне. Из-за меня погибнешь и ты…

С трудом пересилив острую боль в сердце, он сказал ласково:

— Ну что ж, Настя, не судьба, видно, нам вместе быть. Не могу неволить тебя…

В наступившей темноте голос его звучал глухо.

Настя в отчаянии закрыла лицо руками, потом приникла к нему, обняла:

— Прощевай пока!.. Верю: увидимся!

Она вышла из комнаты. Дрожащими руками откинула засов, шагнула на улицу, приостановилась, борясь с собой, и опрометью побежала, словно за ней гнался кто-то.

Ноги у Сергея подкашивались, как от смертельной усталости. Он возвратился в комнату, высек огонь, зажег новую лучинку.

Прошло уже часа два после отъезда Павла и Федора. Тревога все больше овладевала Сергунькой. Вспомнил он, как, уходя, сказал ему Павлик особенно задушевно: «Ты никуда без нас не отлучайся. Жди Настю. — Павел улыбнулся тогда, и от этого сразу смягчилось его строгое лицо. — Расспроси ее хорошенько… Если что случится с нами недоброе, мчись в Есауловскую. А ежели схватят тебя при выезде из города, говори, что давно отмежевался от меня и к мятежным делам никак не причастен».

Сергунька улегся кое-как на узкой, неудобной лавке, но тотчас же вскочил: где-то не близко, но явственно загрохотали пистолетные выстрелы. Он беспокойно заметался по комнате, потом решил: «Поеду. Если в капкан попали они, попытаюсь помочь, а если другое что, вернусь сюда, пережду утра».