Степан Разин

— Повинную голову не секут, — сказал он кротко со вздохом.

Князь Прозоровский и все бывшие в избе глазам не верили, чтоб это был тот ужасный человек, перед которым все трепетали. Даже во взоре его было что-то мягкое и задумчивое. “Дивны дела твои, Господи!” — шептал князь Прозоровский, всматриваясь в этого непостижимого человека».

У Шукшина Разин бунчук сдаёт, как и шубу, разыгрывая дерзкий спектакль:

«Князь Львов мигнул приказным; один скоро куда-то ушёл и принёс и подставил атаману табурет. Степан сильно пнул его ногой. Табурет далеко отлетел.

— Спаси бог! — воскликнул атаман. — Нам надо на коленках стоять перед такими знатными господарями, а ты табурет приволок, дура. Постою, ноги не отвалются. Слухаю вас, бояре!»

Читатели, ругайтесь как хотите, но при всей горячей любви к громадному таланту Шукшина за эту его книгу как-то даже стыдно... (Зачем, в таком случае, мы её так часто поминаем? Но так нужно для дела, ведь мы с вами сразу договорились, что будем анализировать мифы и пытаться их подтвердить или развенчать, а шукшинский миф — один из самых популярных).

Пока шли все эти дела, у Разина созрел план — а может, был и раньше — отправить в Москву (через Саратов и Нижний Новгород) своих послов. Прозоровский дал на это согласие. Как говорится в сводке 1670 года, разинская станица состояла из шести человек, за старших — станичный атаман Лазарь Тимофеев и есаул Михаил Ярославов. В столице казаки сказали, что их в войске 1200 человек, и объяснили своё «плохое поведение» тем, что «на Дону де им учала быть скудость большая, на Чёрное море проходить им немочно, учинены от турских людей крепости», и предлагали русскому правительству захватить Азов, Крым или Персию, выражая готовность разинского войска всё это осуществить — при условии солидной материальной и людской помощи, конечно. Это всерьёз или издевательство? Разумеется, всерьёз: Разин не мальчик. И историки, и романисты этот эпизод обходят либо упоминают парой строк, — а ведь это страшно интересно. Полная, абсолютная беспринципность: только что предлагал себя персидскому шаху и крымскому хану, а теперь готов рука об руку с Москвой идти на них боем — лишь бы платили... Нет, в каком-то особенном, сверх меры, личном стяжательстве Разин замечен не был, но для такого человека плата — это слава, власть, авторитет, как у Ермака, например.

Можно, конечно, допустить и иной вариант: хотел заполучить людей, суда, оружие, боеприпасы, корм и деньги — и после этого продолжать гнуть свою линию и сговариваться с Дорошенко против царя — строить казачью республику. Тут коварство сохраняется, но сохраняются и принципы. Или смешанный вариант: сперва с помощью правительства войной захватить, допустим, Азов или Крым, а после этого — расширив таким образом территорию будущего государства — воевать с Москвой или, что гораздо вероятнее, просто от неё отгородиться. Не исключаем, кстати, что свой план — или его видимую верхушку — Разин мог обсуждать с Львовым и Прозоровским и те его поддержали. (Забегая вперёд скажем, что разинское предложение рассматривалось, но Боярская дума его в конце концов отклонила: Москва, ослабленная борьбой с Польшей и Швецией, опасалась ввязываться в новую войну).

С Дорошенко связаться Разину в очередной раз не удалось, зато пришёл (предположительно, в этот период) с Украины известный запорожский (бывший служилый) казак Алексей Григорьев — Леско Черкашенин, он же Леско Хромой и Леско Кривой — был ранен в ногу и потерял глаз, — недавно вернувшийся из удачного пиратского вояжа по Азовскому морю. Он мгновенно выдвинулся в первые ряды, и они с Разиным обменялись нательными крестами и поклялись на крови, став, таким образом, братьями. Свои, донские, есаулы, вероятно, ревновали атамана к украинцу сильнее, чем к персидской княжне. Сам же Разин между донцами и «черкасами» никакой разницы никогда не делал.