Степан Разин

Уезжая, Пугачев приказал Устинье, «чтоб ни в какие дела не входить», а ему писала бы письма. Поскольку она, как и сам «император», грамоту не знала, оставил ей форму писем, которые полагалось подписывать: «Царица и государыня Устинья». Такие письма Емельян получал в Берде, в ответ тоже посылал письма:

«Всеавгустейшей, державнейшей великой государыне императрице Устинье Петровне, любезнейшей супруге моей радоватися желаю на несчетный леты. О здешнем состоянии, ни о чем другом сведению Вашему донести не нахожу: по сие течение со всею армией все благополучно. Напротиву того я от Вас всегда известного получения ежедневно слышать и видеть писанием желаю…» и т. д., в конце: «Впрочем, донеся Вам, любезная моя императрица, остаюся я, великий государь».

С письмами Пугачев направлял к Устинье разное имущество со списками и «за собственными моими печатями», как он особо подчеркивал, — действительно, в Яицком городке серебряных дел мастера (дворцовые крестьяне Рыбной слободы Токранов, Рыжий, Владимиров и какой-то армянин, живший в городке) вырезали ему печати.

Устинья почти не выходила из «дворца», жила тихо и скромно. Каждый день утром Каргин, один или вместе со старшинами, приходил к ней для доклада о состоянии постов. По праздникам являлись на поклон, целовали ручку «императрицы». Она принимали их всегда ласково, говорила обычно:

— Не дайте меня в обиду, ведь от государя на ваши руки я отдана.

Когда у нее испрашивали какие-либо приказания, отвечала отказом:

— Мне до ваших дел никакой нужды нет! Что хотите, то и делайте!

Новые войсковые власти, выполняя приказ Пугачева, держали в блокаде гарнизон, исправно меняли посты и караулы, но какие-либо активные действия не предпринимали. Перфильев вел переговоры с представителем Симонова. Тот для этой цели выслал капитана Крылова, отца будущего великого баснописца. Оба отстаивали свои позиции.

— Долго ли вам, — убеждал Перфильев капитана, — противиться батюшке нашему государю Петру Федоровичу? Пора вам образумиться и принести покорность.

— Перестань ты, Перфильев, злодействовать и быть участником в злых делах разбойника, которому вы служите! Помянул бы ты бога и присягу свою в верной ее императорскому величеству службе и старался бы исполнить то высочайшее повеление, с коим ты отправлен из Санкт-Петербурга от всемилостивейшей государыни.

— Меня нечего увещевать и учить! А послушай-ка ты моего совета. Я знаю, с чем я послан от государыни. Да мне там сказали, что будто бы батюшка наш — донской казак Пугачев. Но вместо того это — неправда. Приехав к нему, я нашел, что он — подлинный государь. Так не могу злодейства предпринять против законного нашего государя. Да что и вы стоите; ведь ежели не сдадитесь, так после вам худо будет. А лучше признайте свою вину и принесите покорность: батюшка вас простит и пожалует. Ты здесь — капитан, а у него, может быть, и генералом будешь. Пожалуй, не сомневайся, право, он — подлинный государь! Да чего больше говорить! У него в Берде служит коллежский асессор из Симбирска, так ему лучше нашего можно знать: кому он служит — государю или нет? Итак, сами рассудите: когда государь с государыней несогласны, так нам нечего в их дела вступаться! Они как хотят между собою, а нам лучше сторону держать государя, потому что мы еще прежде присягали ему верно служить!

Не убедив друг друга, капитан и казацкий депутат разошлись в разные стороны. Осада продолжалась. Обе стороны надеялись на благополучный для себя исход.

Между тем под Оренбургом шли дни за днями, тоже в условиях продолжающейся осады. В начале января Рейнсдорп узнал, что «Пугачев с некоторою частию из толпы своей отлучился к Яицкому городку». Перебежчики из повстанческого лагеря, разведка боем, проведенная 9 января, убедили как будто, что у пугачевцев очень мало боеприпасов — снарядов, ядер, пороха.

Рано утром 13 января три колонны во главе с Валленштерном, Корфом и Наумовым вышли из города. Три командира имели более 2 тысяч человек и 27 орудий. Они должны были, по мысли губернатора и его советников, разбить восставших, «не выпущая злодейскую толпу из гнезда своего» — Бердской слободы, «а особливо сильною канонадою приведя их в конфузию», чтобы предотвратить их контратаку. На случай контрнападения в городе приготовились к его отражению все оставшиеся в нем люди, более или менее боеспособные.