Степи Евразии в эпоху средневековья

Бусы встречаются в тюркских погребениях редко и в малом количестве. Они главным образом стеклянные. В могильнике Кудыргэ обнаружены овальная желтоватая бусина, приплюснутая с боков, с гранями, незаметно переходящими одна в другую [Гаврилова А.А., 1965, табл. IX, 5], черная матовая с белым пояском посредине, приплюснуто-шаровидная [Гаврилова А.А., 1965, табл. IX, 6], желтовато-зеленоватая, обтянутая золотой фольгой, покрытой золотисто-желтым стеклом [Гаврилова А.А., 1965, табл. IX, 7], из зеленоватого стекла с красными глазками и белым обрамлением и черными глазками с желтым обрамлением. Бстречены также одна овальная янтарная бусина с неровными гранями, переходящими одна в другую [Гаврилова А.А., 1965, табл. XV, 1

), и две сердоликовые бусины — округлая приплюснутая и цилиндрическая [Гаврилова А.А., 1965, табл. IX, 8, 9]. Стеклянные и янтарные бусины представляют, по-видимому, западный импорт.

Перстни — пластинчатые серебряные и медные (рис. 19, 56) — обнаружены только в могильнике Кудыргэ в двух мужских и двух женских погребениях. Перстни носили на левой руке и на указательном пальце правой руки. Это редкий для тюрок вид украшения. В последующий период перстни представлены у карлуков (Бернштам А.Н., 1950, табл. XIV, 12], в погребениях сросткинской культуры и у кимаков Прииртышья (рис. 20, 63

) [Арсланова Ф.X., 1969, рис. 1, 7].

К предметам искусства тюркских племен Алтая и Тянь-Шаня VI–VII вв. относятся описанные выше накладки луки седла с выгравированной сценой охоты, рисунок на валуне (рис. 21), изображения в зверином стиле на наконечниках поясов и бляшках (рис. 19, 46; 20, 18, 25, 26; 12, 56

], украшавших колчаны и пояса [Гаврилова А.А., 1965, табл. XV, 5, 12; XVI, 6; XVIII, 24, 25; XXIV, 12

].

Кудыргинский валун находился в заполнении детского погребения 16 на глубине 58 см., на 24 см. выше черепа ребенка, лежавшего головой на запад. Высота валуна 40 см. На его широкой грани изображена личина. На другой широкой и узкой гранях выгравирована сцена коленопреклонения (рис. 21, 5, 9). Валун является миниатюрным каменным изваянием, лежавшим лицом вверх. Лицом этого изваяния служит мужская личина, помещенная в верхней части валуна. Верхушка валуна имитирует головной убор, край которого отмечен линией, проходящей над бровями (рис. 21, 9). Под сросшимися бровями — глаза с косым разрезом, нос прямой, есть усы и клиновидная бородка. По мнению А.А. Гавриловой, сцена коленопреклонения не связана композиционно с мужской личиной, поскольку нанесена на других плоскостях валуна и на разных уровнях камня [Гаврилова А.А., 1965, с. 19]. Перед сидящими в богатых узорчатых одеждах женщиной и ребенком стоят на коленях три спешившихся всадника, два из которых держат лошадей за чумбур, лошадь третьего с опущенным поводом стоит в конце шеренги. На лошадях — седла с богато украшенными чепраками. Сидящие женщина и ребенок изображены в крупном плане, что как бы подчеркивает их величие по сравнению с коленопреклоненными маленькими фигурами. Рядом с ребенком — колчан и лук в футляре. Около человека, изображенного в маске, — лук в футляре и колчан другой формы. На средней коленопреклоненной фигуре изображен трехрогий головной убор, подобный убору на сидящей женщине. Возможно, что это тоже женщина. Третья коленопреклоненная фигура, вероятно, воин. На нем штрихами показан панцирь, а головной убор похож на мисюрку.

Сцена коленопреклонения получила различную интерпретацию у исследователей. С.В. Киселев считал, что в ней показано преклонение бедных перед богатыми [Киселев С.В., 1951, с. 499]. Л.Р. Кызласов трактует ее как шаманский обряд погребения ребенка [Кызласов Л.Р., 1949; 1964а, с. 37], А. Коллаутц отнес ее к погребальным атрибутам древнего шаманизма [Kollautz А., 1955], а Л.П. Потапов и А.А. Гаврилова видят в ней отражение подчинения одного племени другому [Потапов Л.П., 1953, с. 92; Гаврилова А.А., 1965, с. 19–21]. Приведенные А.А. Гавриловой аргументы и заключение ее, что в этой сцене отражены успехи тюрок-тугю вскоре после выхода их на историческую арену, выглядят, по нашему мнению, наиболее убедительно.

Материальная культура алтайских тюрок VII–VIII вв., а затем VIII–IX вв. продолжает развитие форм, известных в предшествующий период. Классификация этого материала была дана А.Г. Гавриловой [1965, с. 61 и сл.], которая выделила из него памятники катандинского типа VII–VIII вв. Недостатком этой классификации является то, что в ней материалы катандинского типа, синхронизируемые А.А. Гавриловой с эпохой II Тюркского каганата, на самом деле датируются временем вплоть до середины IX в., т. е. относятся не только ко II Тюркскому, но и Уйгурскому каганату. Уточнение хронологии тюркских памятников Саяно-Алтая и отделение комплексов VII–VIII от VIII–IX вв. было произведено Л.Р. Кызласовым [1969] и Д.Г. Савиновым [1973б]. Кроме того, вопросы хронологии тюркских древностей Тувы рассматриваются в работах С.И. Вайнштейна и А.Д. Грача [Вайнштейн С.И., 1966а, 1966б; Грач А.Д., 1960б, 1966, 1968а, 1968б].