Степняки

"Спасибо государству, я ему жизнью обязана. В НовоПолтаве меня так и звали - "колхозная дочка". Отец у меня пил по-страшкому. В тридцать втором-тридцать третьем годах в нашем Ключевском районе сильная засуха была. Хлеб погорел, картошка только мало-мало уродилась. И та вялая, как вареная. Мы с матерью в колхозе тогда работали. Отец не пускал, так мы самоправно пошли. А отец, хоть не работал, все пропивал, что мы приносили. Сказать неудобно, а я ведь тогда с ручкой ходила. Насобираю, кто чего даст, тем с матерью и жили. А в тридцать четвертом хорошо уродилось. Мать и меня колхоз коровой премировал. Так отец ее со двора согнал. И корову и нас с матерью. Все кричал: "Ничего мне с вашего колхоза не надо". Ушли мы. Так и стала я колхозной дочкой. Сперва на разных работах работала, потом дояркой. Со старанием работала, как могла старалась. Да все тогда старались.

Я даже удивилась, почему меня в сельсовет выбрали, а не кого другого. По-моему, все достойные были.

Колхоз наш назывался имени Краснова. С тридцать четвертого как пошли у нас урожаи, так до сорокового и шли. Мы хорошо на ноги стали. А когда меня депутатом выбрали, пришлось большую работу вести. Днем колхозные дела делаешь, а ночью с единоличниками, которые хлеб не сдают, разговариваешь. А куда разговариваешь, грамотешки-то, господи, четыре класса. Но по тем временам все равно считалось - грамотная. Сами мы тогда пример показывали и по обязательствам сдавали и больше. Тогда я, наверное, и поняла, что значит пример показывать.

Перед самой войной замуж вышла. Переехали в Казахстан. Ушел муж в армию, я думала: хоть бы жив остался. Пусть раненый, пусть какой, только бы живой пришел. Пришел. Но не ко мне. Хотя перед этим письмо написал: жди, скоро дома буду. Я жду. Прибрала все, запасла разного. Месяц нет, другой, а тут - уборочная. Вызвали меня в райком, говорят: "Поедешь уборку организовывать. Уполномоченным". Я было о муже хотела сказать, да и постеснялась. Люди после войны голодуют, им каждый грамм хлеба дорог, а я со своим личным. Дала соседке ключи, наказала, что если без меня муж приедет, чтобы встретила, и уехала.

Ну, она и встретила... Стал он у ней жить. Потом прощения просил, но не могла я ему простить. Плакала, правда, сама с собой, но все равно не простила. Я ведь не сама по себе уехала, люди же тогда как голодовали.

А соседка в столовой работала, она-то уж его подкормила.

- Трудно было с этим помириться?

- Когда несправедливо, всегда понять трудно. Я и так и так соображала, сначала себя поедом ела, а потом подумала: за что? Что я ему плохого сделала? Сейчас я уже в годах, пережила еще много, но все равно считаю, что права была. И что поехала уполномоченным, права, и что не простила, опять права. Он тоже, небось, тогда себя правым считал. Значит, каждый из нас прав. Он по-своему, я по-своему. Просто правота у нас неодинаковая.

* * *

Вотг, собственно, и весь рассказ Ульяны Ерофеевны.

Немного я из него почерпнул. А дальше, сколько ни пытал, вроде закрылся человек: "О чем еще рассказывать? Все обсказала. Может, даже чего и лишнего".

И ушел я не солоно хлебавши. Только лишь с впечатлением, что вот встретился мне еще один человек трудной, но благодарной судьбы, который с ручкой походил, которого колхоз на ноги поставил и который впоследствии (не вследствие ли?) рассудил, что ради того, чтобы люди не голодали, о себе можно на время и позабыть.

Да ведь это так, штрих только. А вот общее уважение, о котором говорил Георгий Тимофеевич, оно-то откуда? Как явилось, на чем держится? Не давала мне эта мысль покоя и потому последующий разговор с шофером Сашей Бовтом и заведующим совхозным гаражом Николаем Антоновичем Воротиловым я отнюдь не считаю случайностью.

Возник разговор, даже и забыл когда, - то ли на ночной ток мы собирались, то ли по какому другому маршруту. Помню только, дело было поздним осенним вечером. Что-то между десятью и одиннадцатью. Перед тем, как отправиться, Николай Антонович озаботился:

- С горючим как?

- Под завязку.

Как правило, далекие колхозные и совхозные нефтебазы работают часов до семи только, и потому я поинтересовался:

- У вас заправка круглосуточно?

- Ерофеевна круглосуточно, а заправка - от и до.

Саша, скажи товарищу.

Оба засмеялись.

- Нет, серьезно.

- Николай Антонович верно говорит. Наша завнефтебазой - человек. Кузнецова Ульяна Ерофеевна. Верите, нет, а во время посевной и уборочной не понять, когда она отдыхает. Бывает, не рассчитаешь с горючим или тебя в рейс неожиданно разбудят, так к ней ночь за полночь. Постучишь легонько, а она вроде бы и не спала. Выходит, уже одетая. Погремит замочком, у нее все цистерны, как собачки, на цепях, заправит, станешь спасибо говорить, она только рукой махнет: "На работе какие счеты. Одно дело делаем. Ты-то вот, небось, тоже не спишь"... Не знаю, как другие, а я после таких слов с каким-то особым настроением от заправки отъезжаю...

Близко лег к первому второй штрих.