Степной рассвет

Трудности этого учебного боя были вполне закономерны, ведь последние три года летал полковой комиссар крайне редко. Комиссарская доля ежедённо требовала его неусыпного надзора за чистотой чувств, помыслов и деяний подконтрольной ему «паствы» 23-го истребительного авиаполка. Это было его главной задачей и призванием. Во всей 69-й авиабригаде комиссар Вершинин считался лучшим знатоком человеческих душ. С начала 38-го года когда чистка рядов докатилась и до Киевского военного округа, комиссар постоянно работал на опережение. Чтобы отвратить от своих птенцов разящий удар карающей руки НКВД, он показательно сёк своих же подчиненных сам. Делал он это с выдумкой и артистизмом. Иногда прилюдно, чаще тет-а-тет, а иной раз даже подпольно… Был даже случай, когда пятеро распивших банку спирта техников были им дружно отправлены не на полковую, а на гарнизонную гауптвахту. Там нарушители дисциплины должны были остатками собственной недопитой водки оттирать до белизны всю мебель, заляпанную чернилами комендантской роты и писавших объяснительные подконвойных. В другой раз, за подделки актов списания, комиссаром был памятным для всех казнокрадов способом наказан кладовщик БАО. Списавший себе домой с десяток ящиков тушенки «нэпман» был «с повинной» отправлен пешим порядком в управление НКВД, где честно рассказывал обо всех своих подельниках, и вскрывал все схемы утаивания барышей и их последующей реализации. За это к Ильичу в особняке на улице Парижской Коммуны относились с большим уважением и юмором, называя его «контрразведчиком тылового обеспечения». Случай с Павлом Колуном в коллекции полкового комиссара стал редчайшим исключением из правил. Чуть было не уволенный за пьянство и разврат, обиженный на весь белый свет парнишка, неожиданно стал образцом добропорядочности, да еще и новатором летного дела. Вот этого Ильич долго понять не мог, и последний месяц регулярно ходил мрачным, все у него валилось из рук. В строгий ряд его представлений о разнообразии жизненных коллизий этот случай никак не вписывался. Изменения, произошедшие в бывшем комзвена, смотрелись настолько неестественными, что навевали тягостные мистические раздумья, способствующие вящему интересу политработника к изучению эзотерических текстов. Но долго незамеченным это запойное чтение продолжаться не могло, и в один совсем не прекрасный день, чуть было не уличенный своим же особистом в отпадении от лона марксистско-ленинской парадигмы комиссар, решил навсегда завязать с мистикой. Вселился ли кто-то там в Павла Колуна или нет, Сергей Ильич постановил больше не думать об этом, но при этом строго следить за боевым и политическим духом вверенного ему полка. После той памятной беседы с Петровским, комиссар 23-го авиаполка завел себе «дневник изменения боеспособности». К этому его также подтолкнули канцелярские новации подозреваемого им в несанкционированной реинкарнации старшего лейтенанта. Оценив пользу заполнения введенных Колуном формуляров боевых вылетов, Вершинин взял разлиновал дополнительными графами толстый гроссбух и стал заносить в него всю информацию, влияющую на боевую и моральную готовность вверенной ему авиачасти. Еженедельно он подводил баланс, с удивлением отмечая неторопливое, но неуклонное повышение основных показателей. В то же время, большинство негативных явлений, с которыми сам комиссар долгие годы боролся с переменным успехом, стали плавно сходить на нет. Все говорило, что польза от «одержимости» старлея явно превышает возможный вред для здоровья самого комиссара. И все бы ничего, но спустя некоторое количество времени, Вершинин почувствовал странное… Ему самому вдруг стало казаться, что повышение боеспособности полка теперь меньше зависит от его комиссарских усилий и гораздо больше от частоты и качества учебно-боевых вылетов. Решив досконально разобраться в этом вопросе, пламенный марксист вспомнил молодость, и сел в кабину учебного бронированного истребителя И-4. И тут-то его подозрения получили наглядное подтверждение… Летать как раньше в Гражданскую и в конце 20-х он уже не мог! Его руки, привыкшие ныне к химическому карандашу и шелесту страниц партийно-просветительской литературы, к ужасу комиссара, почти совсем забыли, как вести воздушный бой. И вот сейчас Ильич сидел в кабине И-4, изживая в себе недостатки, в полном соответствии с собственными рекомендациями регулярно выдаваемыми им пилотам полка. Вспоминая свою бурную молодость, он раз за разом пытался лихо зайти в хвост учебно-тренировочному бомбардировщику Р-6… Но не тут-то было! Стрелкú верхней и нижней турелей каждый раз скрещивали пластмассовые трассы на крыльях и капоте когда-то устаревшего, но сейчас модернизированного и слегка бронированного учебного истребителя. А сама мишень нахально выскальзывала из прицела. Вершинин видел свои плачевные летно-боевые результаты, но не сдавался. Он упрямо отрабатывал это упражнение на радость и отдохновение от серых будней военной службы наблюдающему за ним снизу зубоскальному воинству.