Стерва поневоле, или Инструкция по выживанию

— Ты ведь, действительно, так думаешь, — медленно протянул лорд-ректор. — А не пытаешься сейчас оскорбить сокурсников. — Я кивнула, недоуменно приподняв бровь.

— Кейра, не надо. — попросил меня Бес, завладев моей ладошкой. — Не выставляй сейчас наших сокурсников полными ничтожествами. Прошу тебя. Осознание собственной вины — тоже мучительный процесс. — Я прищурилась, сдерживая достойный ответ. Хотя внутри все кипело от злости. Друг не понял предупреждения. — Хочешь, я успокою тебя эмпатически? Внушу…

— БЕС! — зарычала я, уже не пытаясь скрыть злость на него. — Ты совсем голову потерял, что ли? Или забыл, что среди этих… — кивок в сторону сокурсников и самое приличное определение из тех, что крутятся на языке. — уродов есть стукач? Мы уже давно подозревали, что кто-то доносит на меня декану. Так вот, теперь я знаю это точно, иначе бы не пристала с этим вопросом к старосте! Или ты не понял, почему я не хотела откровенничать утром? — Бес опустил взгляд, признавая неправоту. — Так какого шарха, ты сейчас сдал всем свою способность? Так хочешь, чтобы и Верисс о ней узнал? Забыл, когда нас выручала твоя эмпатия?!

— Доносчик будет молчать, — сказал Бес твердо и посмотрел мне в глаза.

— Кто он? — зарычала я и схватила его за воротник куртки. Встряхнула: Бес не сопротивлялся.

— Я не понял, Кейра.

— Кто ОН?!

— Я, правда, не успел понять, чьи эмоции перехватил сейчас. Была яркая, почти болезненная вспышка осознания вины и желание вырвать собственный язык. — Бес открыто смотрел на мне в глаза, и я заставила себя отпустить его куртку. Повернулась и направилась к сокурсникам, требовательно заглядывая в глаза каждому. Не знаю, на что я надеялась, ведь эмпатическими способностями я не обладаю. Но неожиданно доносчик сознался сам.

— Это был я, Кейрина, — негромко признался Дюбре. Медленно подошла к нему. — Клянусь Светом, что больше никогда не донесу на тебя лорду Вериссу. Никогда. — Поздно. Шагнула вперед и звезданула ему коленкой между ног. Может, он и догадался о моих намерениях, но защищаться не стал. Как и накладывать обезболивание или исцелять себе причинное место. Минуту понаблюдала, как он корчиться от боли. Надоело. Присела на корточки, чтобы мой вопрос не услышали хотя бы преподаватели.

— Доложиться о моей утренней «исповеди» декану уже успел? — да, декан в отъезде, но «разговорники» никто не отменял.

— Нет, Кейра, я… — он зашипел от боли, так как я вцепилась в его волосы и заставила смотреть в глаза. — Клянусь, что нет. — отпустила его волосы и встала. Алекс смотрел на меня снизу вверх, взглядом прося прощение. А ведь и он виноват, что во вторник я прошлась по Грани: не стукани он декану, и тот бы не приперся для разборок (я успела бы помедитировать перед практикой). Отступила и тут он схватил меня за руку, удерживая на месте. — Прости меня, Кейра. Я был дураком. — он с раскаянием смотрел на меня. Неужели он ещё поддается воспитанию? Не знала! Я криво усмехнулась и покачала головой, отказываясь простить.

— А ведь ты не рассказал лорду Вериссу про наше милое ночное приключение на практике… Побоялся, что тебя изобьют, как Исиана?! Трус! И при этом МОЕ молчание воспринял, как должное! — да, я никогда не опускалась до их уровня жестокости. Проявляла милосердие. ЗРЯ! Ведь даже не заикнулась о нем, когда декан у меня выпытывал (пусть и защищая этим Маркуса) за что я настолько благодарна Маркусу, в ключе почему я отдалась ему. Вырвала руку из хватки Дюбре и отступила на несколько шагов, брезгливо вытирая об штанину «запачканную его прикосновением» кисть.

Спину жгло от взгляда ректора, но я не оборачивалась. Сейчас же я просто смотрела с презрением на сокурсников и молчала, отступая к Бесу. Да, я в этот момент почти ненавидела их за то, что они поверили россказням Дюбре или сделали вид, что поверили. И они это поняли. Но тут Бес испортил всю картину.

— Кейра, прекрати. Тебе ведь самой плохо… — попросил он. Посмотрела Бесу в глаза: опять он просит за других. Перевела взгляд на Маркуса.

— Магистр Маркус, мне нужно три минуты свободного времени для того, чтобы взять себя в руки. А то прибью кого-нибудь и не замечу. Можно я отойду? — просительных ноток добавить в голос не получилось. Но Маркус просто кинул в ответ.

Отошла подальше от мужчин и закрыла глаза. Вздохнула глубоко. Улыбка папы, колыбельная мамы, объятия Ники, забота няни, деревенские мальчишки, что первыми учили меня драться. Они же и научили, что всегда нужно давать сдачи, даже если ударил лучший друг. Первый поцелуй с деревенским парнем в сугробе уже рыхлого снега, да даже не поцелуй, а чмоканье в губы. И ведь сын старосты понимал, что будущего у нас не может быть, но подкармливал, защищал и учил меня лучше всех, ничего не требуя взамен. Сколько же ему было? Кажется, пятнадцать, а мне двенадцать, когда я сбежала из дома отчима. Почему же простолюдины относятся к симпатичным им девушкам благороднее остальных?