Стезя и место

— Как не помнить? Помню. — Нинея построжела лицом. — Ну и что?

— Этот, — Мишка кивнул на Иону, — молодой, здоровый, а дел таких натворил, что любая казнь ему мала будет. Прими, Гредислава Всеславна, не побрезгуй.

Мишка потянул за веревку, собираясь подвести Иону к крыльцу, но тот уперся, с ужасом глядя на Нинею и, кажется, даже постукивая от страха зубами. Нинея, слегка приподняв левую бровь, с интересом оглядела «подарок» с ног до головы, потом спустилась с крыльца и подошла вплотную к Ионе. Пленник зажмурился и втянул голову в плечи, словно ожидая смертельного удара.

— Ну-ну, что ж ты так боишься-то? — заговорила Нинея таким голосом, как будто успокаивала домашнюю скотину. — Глаза-то открой.

Иона продолжал стоять зажмурившись. Нинея взяла его большим и указательным пальцем за щеки, сдавила так, что губы сложились «дудочкой», и властным голосом приказала:

— Глаза! Открой!

Иона приподнял веки, встретился взглядом с Нинеей и… перестал трястись, расслабился, выражение его лица стало тупым. Вернее сказать, с лица Ионы исчезло всякое выражение вообще. Нинея деловито и не торопясь принялась осматривать «подарок», как коня на ярмарке. Повернула туда-сюда голову Ионы, потянув за бороду, заставила открыть рот, помяла мышцы, потом, не стесняясь ни Мишки, ни крутящегося рядом Глеба, пощупала в паху. Последнюю манипуляцию, как показалось, Нинея проделывала долго и с удовольствием.

«Блин, она что, трахаться с ним собирается? Богемская графиня, едрена вошь, да за одну эту сцену… э-э, не знаю, что, но… туды твою вперекрест и ржавый швартов родне по женской линии… обалдеть!»

Нинея довольно хмыкнула и тоном мурлыкающей пантеры пропела:

— Благодарствую, Мишаня, знатный ты мне подарок преподнес, не знаю, чем и отдариваться буду.

— Кхе! Н-н… на здоровье, баба Нинея. — Мишка потеребил поводья Зверя и откашлялся. — Не надо ничего, я так… из уважения…

— Нет, Мишаня, такие подарки без ответа оставлять нельзя, ты меня не позорь.

— Тогда… тогда, как всегда, баба Нинея, мудростью одари.

— Мудрости, значит, хочешь… Ну пойдем в дом, поговорим. Глеб, коня прими, а этого, — Нинея качнула головой в сторону тупо пялящегося перед собой Ионы, — сам знаешь, куда. Пойдем, Мишаня.

Войдя в дом, Нинея распорядилась:

— Неждан, Снежана, помогите Глебу баньку приготовить, помыть кое-кого надо будет. — При последних словах волхва улыбнулась, и Мишка готов был поклясться, что улыбка ее была, как принято выражаться, сладострастной. — Садись, Мишаня, кваску с дороги испей.

«Ну попал ты, Иона. А и не жалко — ты никого не жалел, теперь сам попробуй. Однако, сэр, настроение у вдовствующей графини сейчас, надо понимать, самое что ни на есть романтическое. Не напомнить ли ей о старом обещании? Срок, правда, еще не пришел, но вдруг получится?»

— Баба Нинея, помнишь, ты как-то говорила, что есть способ Юльку… то есть Людмилу, удержать, чтобы она не ушла… как бы это сказать…

— Помню, Мишаня, помню. — Нинея уж и совсем разулыбалась. — Почуял бабкино настроение, негодник этакий? Почуял, я вижу. Эх, был бы ты девкой… А способ простой, никакого секрета тут нет. Влюби ее в себя! Мы, бабы, ради любви… Влюби, одним словом, да так, чтобы она про все забыла. Сможешь?

— Не знаю… она, кроме лекарских дел, и думать-то ни о чем не может.

— Ничего, скоро сможет, да и подумывает уже. По-детски, глупо, но подумывает — время пришло. И не думай, что если она лекарка, то смотрит на все это иначе, нет, женское в ней все равно свое берет. Разочарован? Думал, что я тебе зелье приворотное дам или заклятию научу?

— Нет, про заклятия она и сама все знает, этим ее не возьмешь, а зелья я и сам у тебя не взял бы.

— Тогда почему недоволен?

— Как-то у тебя, баба Нинея, получается… вроде как собаку приручить. И еще одно… не знаю, как сказать. Понимаешь, лекарское дело для Людмилы — сама жизнь. Если я даже и смогу… Вот ты намекнула, что бабы ради любви чуть ли не на все готовы…

— Не чуть ли, а на все! — поправила Нинея.

— Но ведь и проклинают потом… любовь эту.

— Бывает. — Волхва согласно кивнула. — И частенько бывает. Но потом.

— А я не хочу, чтобы Юлька… чтобы Людмила прокляла. Вдруг она дара лекарского лишится? Что ж ей, головой в прорубь?

— Влюбился, — тоном врачебного диагноза произнесла Нинея. — Это ты зря — намаешься.

— Уже маюсь, баба Нинея. — Мишка совершенно искренне вздохнул. — Вроде и не красавица, характер вздорный, а присушила. Не поверишь, лавочку возле лазарета поставил, каждый день там сижу.