Стезя и место

Э-э, любезнейший, а не напрасно ли вы на Нинею злобились и Зверя Велеса по загривку лупили? А если она вам таким образом шок от натуралистических сцен хотела смягчить? Посмотрела, во что вы превратились после подавления бунта, и решила слегка повысить порог восприимчивости, чтобы вас, сэр, опять в аут не вынесло? Гм, вполне может быть, она же в моем психическом здоровье заинтересована… пока. Или все-таки просто заинтересована? Ладно, время покажет, но… но тогда, в свете показаний пленного, становится понятна и попытка «пришпорить» мистера Алекса — пока Журавля «нету дома», надо форсировать события! Значит, знала о его отъезде? Имеет осведомителей? Сильна бабка — комплексный подход, выигрыш сразу по нескольким параметрам… но какого хрена?! Вы феодал, сэр, или не феодал? С какой это стати вы собой манипулировать должны позволять? Даже если она это творит с самыми лучшими намерениями… Ладно, продолжим потом — похоже, совещание закончилось».

На крыльцо хозяйского дома, переговариваясь между собой, начали выходить ратнинские и погостные десятники. Судя по оживлению людей боярина Федора, решение о продолжении похода было принято, и предвкушение богатой добычи несколько поумерило «болезнь красных глаз», поразившую погостных ратников.

На общем фоне заметно выделялся десятник Тихон — смурным видом и цветущими во всю рожу синяками, судя по всему, дядюшка Лука крепко «поучил» племянника за забывчивость, а потом предъявил «свидетельства педагогического воздействия» Корнею, чтобы сохранить за Тихоном должность десятника. После славной победы над превосходящими силами противника, особенно если учесть, что сотня одержала победу именно на переправе, а значит, смыла с себя позор поражения, пережитого во время последнего похода на Волынь, Корней должен был быть в добром расположении духа и вполне мог удовлетвориться «семейным воспитанием» в исполнении Луки.

Мишка уже собрался пройти мимо десятников в дом, как вдруг на плечо его опустилась тяжелая рука и над головой раздался голос десятника Фомы:

— Куда разогнался, мелкота?

Первой, уже привычной реакцией была попытка имитировать поведение подростка — вывернуться и сказать что-то типа: «Пусти, меня дед позвал», но Мишка сдержался. Остановившись — Фома держал крепко, — Мишка, не глядя на десятника, раздельно произнес:

— Руки. Убери.

Фома, как и следовало ожидать, не послушался, а, рывком развернув отрока к себе лицом, угрожающе произнес:

— Чего это тут щенок тявкает?

«Держать марку, сэр, раз уж решили. Как учила Нинея: даже в мелочах, будь они трижды неладны!»

— Боярич идет к боярину, — все так же подчеркнуто членораздельно ответил Мишка, — и не твоего ума дело зачем!

Фома даже не удостоил его традиционного вопроса: «Что ты сказал?» — просто пихнул так, что Мишке, во избежание падения, пришлось сделать несколько шагов назад. Рука сама дернулась к оружию, и опять пришлось сдержаться, и не потому, что Фома легко справился бы с подростком голыми руками, а потому, что сейчас нужен был не Бешеный Лис, а боярич Лисовин, и только боярич Лисовин.

Фома шагнул было следом за отступившим Мишкой, занося руку для затрещины — настоящего боевого удара сопляк не заслуживал, — но его вдруг придержал десятник Егор.

— Погоди, Фома, остынь.

— Не лезь! — Фома отшвырнул руку Егора. — Наглых сопляков…

Краем глаза Мишка уловил торопливый шаг с крыльца Луки Говоруна и появление в поле зрения молчаливой фигуры Немого.

— Правильно! — не дал договорить Фоме Егор. — Надо учить! Но по-другому!

Шагнув вперед, Егор заслонил Мишку от Фомы и совершенно неожиданно спросил:

— Твой болт?

Вообще-то можно было бы и не спрашивать — лежащий на ладони у десятника самострельный болт хоть и был весь в засохшей крови, но метка «Лис» читалась без труда.

— Мой! — подтвердил Мишка.

— Добро. — Егор кивнул. — Теперь я должник Корнея.