Я понял, что вот-вот ударит, по крайней мере, еще один жест с моей стороны, и получу пинка под зад. Ответить я не смогу, и никто за меня ответить не сможет. И тогда я, вспоминая Европу, подумал: там бы я мог обратиться в суд. А здесь какой суд? А какая милиция?.. Но это так, к слову. А если честно, если исходить из реалий времени, ведь я еще не совсем с ума сошел, и с обывательской стороны этого участкового понять можно. Он хочет жить, просто жить. Хорошо жить. Тем более что у него сейчас семья, дети, новый большой дом достраивает. Неплохая работа, зарплата и прочее… А я ему жить мешаю. И при очередной встрече – это я его как-то по дороге подкараулил – он так и говорит:
– Слушай, как ты мне надоел. Клянусь, помимо тебя у меня здесь ни одной проблемы нету. И я не потерплю их, и у меня их не будет. Либо в свою Европу сваливай и там ищи справедливость и демократию, либо сиди здесь, засунув язык в одно место. Понял?
«Понял», – киваю и показываю свой блокнот с заранее сделанной записью:
«Продай. Любые деньги заплачу».
– Слушай, – он, не выходя из машины, смачно сплюнул в окно чуть ли не на мои ноги. – Ты просто не понимаешь. Болезнь, радиация и Европа на тебя повлияли. Но ты пойми, война, слава Богу, закончилась. Мы хотим и будем жить в мире, и строим мир. И мы не позволим кому-либо хранить, а тем более распространять оружие. Тем более такое оружие, – он еще раз сплюнул. – В общем, я его не видел, и ты мне более о нем не говоришь. Оставь меня в покое и сам успокойся. Не то… в последний раз предупредил. Понял? – машина рванулась.
Конечно, я кое-что понял, но я не хотел в это верить и так жить. И у меня есть еще оружие борьбы – моя двустволка, которую у меня забрали во время обыска. На это охотничье ружье у меня есть все документы. Я его законно и открыто купил в магазине за немалые деньги. Я направился в райцентр. Здесь, особенно в центре, немного навели порядок, чисто, что-то восстанавливают, но милиция по-прежнему за железобетонным забором. Но я все же дошел до приемной – маленькое окошко, толпа народу, у всех проблемы, в основном ищут пропавших без вести людей. Так что мою проблему – забрали какое-то охотничье ружье – даже слушать не стали, и мое заявление не приняли. Тогда я набрался наглости и написал заявление на прием к коменданту района – так теперь называется должность внука дяди Гехо. Оказывается, он не принимает, может принять его заместитель, но и то необходимо указать вопрос встречи. Я указал – меня вновь послали подальше. Решил я тогда обратиться в районный суд, но у нас в районе суда нет. Подсказали – в Грозном есть межрайонный суд и прокуратура. Грозный тоже немного преобразился – кое-что почистили, восстановили, но в целом, те же руины, тот же запах войны и всюду блокпосты и военные. Лишь одно новшество – теперь среди милиционеров много местных, чеченцев. Но последние на второстепенных ролях, а наш суд охраняют бравые русские вояки. До бюро пропусков меня допустили, а здесь толпа – просто ужас, и проблемы у всех животрепещущие: жизнь близких людей. Но и здесь я со своим заявлением до окошка дошел – даже не приняли. Посоветовали обратиться в местную милицию, а лучше вовсе не беспокоить никого по пустякам. Тогда я с превеликим трудом и за взятку дошел до приемной Верхового суда, а потом и генеральной прокуратуры, но там сказали, что вначале надо обращаться по месту жительства.
«Я там был, не принимают», – пишу я.
– Правильно. По пустякам не беспокойте.
«Это не пустяки. Это моя собственность. Из моего дома ружье и многое другое просто так забрали и не возвращают».
– Пишите жалобу.
«Я написал заявление, но никто не принимает, не регистрирует».
– Некогда ерундой заниматься… Зачем вам ружье? Оставьте нас в покое.
«Я буду жаловаться в Москву!»
– Лучше сразу в ООН или Страсбургский трибунал… И вообще, посмотри, сколько пропавших людей. А ты о каком-то ружье.
«У меня троих убили», – сообщаю я.
– Война! – бесстрастно отвечают мне. – А теперь строим мир, и оружие, даже ружья, запрещены… Иди, старик, без ружья спокойнее доживать будешь.
21 сентября, ночь