Когда подумаешь, какие предстоятнам годы униженья, –стеклоподобно застывает зренье,и лед голубоватый – взгляд –лежит недвижимо и плоско на предмете,как наледь ступеней,ведущих к вымершей воде, ведущих к ней,окостенелой нашей Лете.Когда подумаешь: ни лодки, ни пловца,чтоб сердцу зацепитьсяв его скольженьи вечном очевидцапо льду зеркального лица,к нам обращенного из дали, словно свыше…О будущем когдаподумаешь, но треска не услышишьрасколотого льда –представь тогда Весну в обличьи отвлеченном:чуть рот полуоткрытв глубоком феврале, что ржавчиной сквозитна небе золоченом,как на иконах нежной той поры,где чернь и позолотаотметили полярные миры.Добро и Зло, как два враждебных флота,сошлись, перемешали корабли,и морю их не придано земли.Февраль 1972
«Где сердцу есть место? где сердцу-моллюску…»
Где сердцу есть место? где сердцу-моллюскуесть место, к чему прилепиться?Вот каменный парусник грузно кренится,восходит волна по гранитному спуску.Вот запах гниющего в гавани флота –и сердце прижалось ко дну пакетбота.В двустворчатой близости неба и моря,облитых живым перламутром,где остров жемчужный над ежеминутнымлиением света, сгоранием, горем?Где брезжит клочок неколеблемой тверди –хотя б на секунду забвение смерти?Март 1972
«Блаженна рассеянность в бывшем саду…»
Блаженна рассеянность в бывшем саду,и слабая память блаженна…Оно и прекрасно, что все постепенноисходит как пар изо рта –и те, кого ждал я, – их больше не жду,и те, кого помню, – они сокровенны,как скрыт механизм крепостного мостапод скользкой брусчаткой, под именем Бренны.И мост не подымется больше, и мест,какие казались людьми,здесь больше не встречу… И душу возьми,о сад одинокий мой, крест.Когда бы собрание просто дерев,неловкие груды камней –все было бы легче, и небо светлей –а не отворившийся зев,где туч не усмотришь, не то чтобы звездили Елисейских полей.Осень 1971