Кто выйдет поутру? Кто спелый плод подметит!Как тесно яблоки висят!Как бы сквозь них, блаженно солнце светит,стекая в сад.И, сонный, сладостный, в аллеях лепет слышен:то словно каплет на песоктяжелых груш, пурпурных поздних вишенпахучий сок.На выгнутых стволах цветные тени тают,на листьях солнечный отлив…Деревья спят, и осы не слетаютс лиловых слив.Кто выйдет ввечеру? Кто плод поднимет спелый?Кто вертограда господин?В тени аллей, один, лилейно-белый,живет павлин.
1922
* * *
Придавлен душною дремотой,я задыхался в черном сне.Как птица, вздрагивало что-тонепостижимое во мне.И возжелал я в буйном блескесвободно взмыть, — и в сердце былтяжелый шорох, угол резкийкаких-то исполинских крыл.И жизнь мучительно и чудновся напряглась и не моглаосвободить их трепет трудный —крутые распахнуть крыла.Как будто каменная сила —неизмеримая ладонь —с холодным хрустом придавилаих тяжкий шелковый огонь.Ах, если б звучно их раскинуть,исконный камень превозмочь,громаду черную содвинуть,прорвать глухонемую ночь, —с каким бы громом я воспрянул,огромен, светел и могуч!Какой бы гром в ответ мне грянулиз глубины багряных туч!
* * *
Есть в одиночестве свобода,и сладость — в вымыслах благих.Звезду, снежинку, каплю медая заключаю в стих.И, еженочно умирая,я рад воскреснуть в должный час,и новый день — росинка рая,а прошлый день — алмаз.Из блеска в тень и в блеск из тенис лазурных скал ручьи текли,в бреду извилистых растенийовраги вешние цвели.И в утро мира это было:дикарь, еще полунемой,с душой прозревшей, но бескрылой,косматый, легкий и прямой, —заметил, взмахивая луком,при взлете горного орла,с каким густым и сладким звукомосвобождается стрела.Забыв и шелесты оленьи,и тигра бархат огневой, —он шел, в блаженном удивленьеиграя звучной тетивой.Ее притягивал он резкои с восклицаньем отпускал.Из тени в блеск и в тень из блескаручьи текли с лазурных скал.Янтарной жилы звон упругийнапоминал его душепризывный смех чужой подругив чужом далеком шалаше.
* * *
Я на море гляжу из мраморного храма:в просветах меж колонн, так сочно, так упрямобьет в очи этот блеск, до боли голубой.Там благовония, там — Лоны, там — прибой,а тут, на вышине, — одна молитва линийстремительно простых; там словно шелк павлиний,тут целомудренность бессмертной белизны.О, муза, будь строга! Из храма, с вышины, —гляжу на вырезы лазури беспокойной, —и вот восходит стих, мой стих нагой и стройный,и наполняется прохладой и огнем,и возвышается, как мраморный, и в немсквозят моей души тревоги и отрады,как жаркая лазурь в просветах колоннады.