Стихи и эссе

Медведь подкрался к орлиному крылу и лег/Рыча; другие животные испугались,/Европа затемнила свои города. Человек плакал,/Вспоминая недавний свет,/Пернатую чайку, летящую в сумерках/В то время как маленькие волны поедали берег/Разорванный целлофан уносило прочь./Животные беэ/сали, орел воспарил и упал" (пер. наш — Д. М.).

Мы видим здесь элементы пейзажа из оденовского стихотворения "На этом острове", только если там на фоне идиллического пейзажа едва угадывалась нарастающая тревога, то здесь картина являет нам назревающую картину "апокалипсиса" (см. наш анализ стихотворения "On This Island").

В "1 сентября 1939 года" Одена мы видим иную метафорику. Он косвенно обращается к библейскому сюжету о вавилонском столпотворении, и "вавилонские небоскребы" Манхэттена видятся Одену как "перевертыши" библейского сказания, намек на возвращение человечества к той общности, которая была разрушена вавилонским "смешением языков" [114]. Into this neutral air Where blind skyscrapers use Their full height to proclaim The strength of Collective Man, Each language pours its vain Competitive excuse: But who can live for long In an euphoric dream; Out of the mirror they stare, Imperialism's face And the international wrong [179].

В этот нейтральный воздух, /Где слепые небоскребы всей /Своей высотой утверждают /Силу Коллективного Человека, /Каждый язык разливает свои пустые/Соперничающие оправдания. /Но кто может жить долго /В эйфоричной мечте, /Когда из зеркала уставилось /Лицо империализма /Имеждународное зло" (наш пер. — Д.М.)

Интересно также отметить перекличку стихотворения Берримена "1 сентября 1939 года" со стихотворением У. X. Одена "Урок", 1942 ("The Lesson"). Здесь мы видим похожие поэтические тропы при описании событий. Германия в "Уроке" представлена в образе "израненных медведей". К тому же описание событий в стихотворении Берримена в целом напоминает монологическую форму повествования в "Уроке", где Оден пишет:

The first time that I dreamed, we were in flight, And fagged with running; there was civil war, A valley full of thieves and wounded bears. Farms blazed behind us; turning to the right, We came at once to a tall house, its door Wide open, waiting for its long-lost heirs [115, 278].

В первый раз мне приснилось, что мы отступали,/И были изнурены бегом; была гражданская война,/Долина была полна воров и израненных медведей./Фермы горели сзади нас; повернув направо/Мы подошли к высокому дому, его дверь была/Широко распахнута, в ожидании давно потерявшихся наследников" (пер. наш — Д. М.).

У Берримена также находим сходный поток образов. "Дети" у него символизируют беспомощное польское правительство, которое, укрывшись в Лондоне, пыталось оттуда управлять своей обреченной армией. У Берримена ситуация дана как игра детей в волнах моря. Оба поэта проецируют на межнациональное отношение мысль о том, что особенно жестоки люди бывают к своим родственникам. Children were sent from London in the morning But not the sound of children reached his ear. He found a mangled feather by the lake, "Lost in the destructive sand this year Like feathery independence, hope. His shadow Lay on the sand before him, under the lake As under the ruined library our learning. The children play in the waves until they break [3, 472].

Дети были отправлены из Лондона утром/Но ни один детский звук не достиг его уха./Он нашел сломанное перо у озера/Потерянное в разрушительном песке в этом году/Как хрупкая независимость птицы, надежда была сломлена. Его тень/Лежала на песке перед ним у озера/Как под разрушенной библиотекой наша погибшая наука./Дети играют в волнах, пока они не погибают" (пер. наш — Д. М.)

Более плодотворное развитие традиция Одена получила в творчестве русского поэта И. А. Бродского (1940–1996). Сопоставительный анализ поэзии Одена и Бродского помогает уточнить целостную картину поэзии Одена.

Поэзия Одена повлияла на манеру письма и поэтику Бродского. Сопоставительное исследование Одена и Бродского вполне правомерно. Поскольку Оден сыграл значительную роль в жизни и творчестве нобелевского лауреата, особенно это сказалось на формировании философско-эстетической концепции русского поэта. В эссе "Поклониться тени" [21] Бродский пишет о том, что под влиянием Одена он стал писать по-английски: "Моим единственным стремлением тогда, как и сейчас, было очутиться в большей близости к человеку, которого я считал величайшим умом 20 века: к Уистену Хью Одену" [21]. Это, возможно, преувеличение, но поэзия Одена, действительно, дала Бродскому ряд идей, которые потом развились и стали основой его метафизики.