Власть побеждает и становится государственной религией. Характерно сопоставление у Одена и Бродского фигур Императора и Наместника. Наместник у Бродского появляется в "Anno Domini" [23, 2, 213–215]. В отличие от фигуры Императора Наместник досягаем, он подвержен человеческим слабостям, на него давит бремя власти: "Для него/сейчас важней замкнуться в скорлупе/болезней, снов, отсрочки перевода/на службу в Метрополию" [23, 2, 213]. Власть иссушает и обрекает его на одиночество: "Орел имперский, выклевавший печень/Наместника" [23, 2, 214]. Возникает противоборство Бога власти и Бога индивидуального творческого начала. Первый пытается поставить второго на службу. Тогда же возникают хронотопы Метрополии и Провинции. Действие, как правило, происходит в Провинции, так как в Метрополии правит Император, а он недосягаем. Император — воплощение божественного начала, а Наместник представитель Императора. Наместник погибает, перестав отвечать запросам власти, равно как то происходит и с Императором.
Когда человек во что то верит, то он отказывается от персональной ответственности. Набор заученных действий — гарантия неминуемого спасения — выступает в форме выгодной сделки. Однако инициатива сделки всегда исходит от более сильного (Власть/Религия), в то время как слабая сторона не имеет права навязывать свои интересы.
Бродский, как и Оден, отмечает важность ритуальных действий. В Империи важна не суть, а форма. Имперский язык насыщен формулами, употребление которых ведет к успеху. Разделение формы и смысла позволяет сделать общественное сознание управляемым и уходить от ответственности. Связь с Римской империей здесь очевидна в возвращении к варварскому уровню культуры: "известный местный кифаред, кипя/негодованьем смело выступает/с призывом Императора убрать/С медных денег" [23, 2, 397]. Достигается победа власти над индивидуальным творческим началом. Такое искусство рискует потерять индивидуальную ценность, но оно зачастую понятно толпе. Сцена гладиаторского боя в "Post Aetatem Nostram" — величие империи в прекрасно построенном стадионе, а унижение в том, что на нем происходит. "Законы драмы переходят в спорт" [23, 2, 400].
Толпу и власть связывают отношения, напоминающие отношения матери и грудного ребенка. Понимание Любви очень важно при исследовании взаимоотношений власти и народа.
Образ тоталитарного государства в стихах Одена и Бродского является "конструкцией" поэтической реальности, соотносимой с религиозными постулатами. Обезличенные всевозможными стереотипами, люди переживают метаморфозу, превращаясь в живые автоматы. Это отчуждение дает им возможность осознания смысла жизни. С другой же стороны, они становятся связующим звеном между богами двух категорий: Богом — создателем Мира и Богом-Государством.
Поэзия Одена оставила глубокий след в мировой литературе. Поиск оправдания мира, который выражается у Одена через скепсис и иронию, нашел свое продолжение у ряда молодых последователей поэта. Представителей поэтической школы Одена объединяет стремление разоблачить то, что им кажется несправедливым или неправильным. При этом они пользуются довольно сложной метафорикой, порой доводящей содержание текстов до полной размытости. Впрямую откликаясь на важные исторические события времени, поэты этой школы, тем не менее, не забывают о настоящем моменте. Сопоставляя прошлое и будущее, сравнивая тот или иной эпизод прошлого с современностью, они стремятся прогнозировать запрограммированность бытия.
Эпоха Одена создавала богатую почву для отчаяния и неудовлетворенности. Сочетание романтической тоски от краха гуманистических иллюзий в результате Первой мировой войны с трудностями послевоенного времени, где не последнее место занимали все те же боевые действия, сказалось на всем "потерянном поколении". Одной из отличительных особенностей поэзии Одена стала его "всеотзывчивость" мировой культуре. Он вступает в творческий диалог с людьми, творившими до него: английскими метафизиками (Дж. Донн, Т.С. Элиот), романтиками (Дж. Байрон, Г. Мелвилл) и реалистами (Дж. Остен), а также с выдающимися современниками его эпохи (У.Б. Иейтс, 3. Фрейд).
В своей поэзии 1930-х годов Оден создает оригинальную поэтико-философскую картину бытия, в которой поэт стремится запечатлеть XX век и в "приметах будущего" [6, 23]. Его размышления о высших началах проецируются на частности человеческой жизни, из которых для него и строится действительность.
Творческие достижения Одена, соседствуют, на наш взгляд, еще и с недостатками, среди которых заметны не всегда оправданное "затемнение" смысла, излишне усложненная метафорика. Амфиболия, двусмысленность в его стихотворениях, подчас граничит с абсурдом, что ведет к еще большей запутанности и без того сложных поэтических текстов. Абстрактные понятия (Любовь, Добро и Зло, Жизнь и Смерть и т. д.) носят в лирике Одена достаточно выраженный экзистенциальный характер с романтическим уклоном и переосмысляются поэтом с позиций личного жизненного опыта.