Стихи и эссе

Какой же суд мне страшен, если прав я?У вас немало купленных рабов;Их, как своих ослов, мулов и псов,Вы гоните на рабский труд презренный,Раз вы купили их. Ну что ж, сказать вам:

"Рабам вы дайте волю; поженитеНа ваших детях; чем потеть под ношей,Пусть спят в постелях мягких, как у вас,Едят все то, что вы"? В ответ услышу:"Они — мои рабы". И я отвечу:"Фунт мяса, что я требую, купил я

Не дешево; он мой, хочу его!"Акт IV, сцена 1.

В привилегированном обществе Венеции и Бельмонта жизнь немыслима без любви, привязанности, изящества, ума, красоты, богатства. Неподходящие женихи воспринимаются как чужаки. Шейлок — воплощенный образ чужака. Он чужак отчасти из-за своей религии, но это не слишком важно, это, скорее, формальный признак, отчасти же из-за профессии, которая, в некотором смысле, отражает склонность общества к расточительству. Однако в первую очередь он чужак по своему характеру, который, в той или иной мере, сформировался под воздействием общества, хотя социальные условия не вполне определяют характер. В противоположность другим персонажам Шейлок угрюм, самодоволен и ненавидит музыку. Он запрещает Джессике слушать звуки маскарада:

Как, маскарад? Ну, Джессика, так слушай:Запрись кругом. Заслышишь барабаны

Иль писк противный флейты кривоносой —Не смей на окна лазить да не вздумайНа улицу высовывать и носа,Чтобы глазеть на крашеные хариБезмозглых христиан; но в нашем домеЗаткни все уши, то есть окна все,

Чтоб не проникнул шум пустых дурачествВ мой дом почтенный.Акт II, сцена 5.

Шейлок слишком серьезен. В действительности он не больший стяжатель, чем другие, ведь беззаботные венецианцы тоже ищут прибыли, но в нем сильнее развит инстинкт собственника, он скареден и не дорожит личными отношениями. Дукаты и брильянты волнуют его больше, чем собственная дочь. Он не представляет, как можно пожертвовать имуществом во имя личных отношений:

Ну так, так, так, так! Пропал брильянт, за который я заплатил во Франкфурте две тысячи дукатов! До сих пор проклятие еще не обрушивалось так тяжко на наше племя; я его никогда не чувствовал так до сих пор. Две тысячи червонцев — в одном этом брильянте, и еще другие драгоценные камни! Хотел бы я, чтобы моя дочь лежала мертвой у ног моих с драгоценными каменьями в ушах! Чтобы ее похоронили у моих ног, а червонцы положили в гроб! Так ничего о них не слышно? Ну, конечно! А сколько истрачено на поиски я и не знаю! О, чтоб тебя! Убыток за убытком! Столько-то украл вор, да столько-то — чтобы найти вора, и никакого удовлетворения, никакого отмщения. Нет такого несчастья, как то, что на меня обрушилось! Нет вздохов, кроме моих; нет слез, кроме тех, что я проливаю.

Акт III, сцена 1.