Стихи и поэмы

флагманом флотилии на Волге

назначает Реввоенсовет.

Выбирали флагману названье, -

дважды гимн исполнил гармонист.

Дали имя ласковое — Ваня,

уточнив партийность: коммунист.

«Ваня» был во всем слуга народа,

свято Революции служил.

«Ваня» в легендарные походы

волжскую флотилию водил.

А страна истерзана врагами…

И пришел, пришел момент такой -

у деревни Пьяный Бор на Каме

флагман в одиночку принял бой…

Ой ты, красное, родное знамя,

над рекой на миг один склонись:

у деревни Пьяный Бор на Каме

тонет, тонет «Ваня-коммунист».

Он лежал на дне четыре года,

но когда оправилась страна,

«Ваня-коммунист», слуга народа,

поднят был торжественно со дна.

Дышит Родина трудом и миром,

и по милой Волге вверх и вниз

девятнадцать лет простым буксиром

ходит, ходит «Ваня-коммунист».

Тянет грузы-все, что поручают,

работящ, прилежен, голосист…

Люди понемножку забывают,

чем он славен — «Ваня-коммунист».

Только взглянут-что за пароходик,

с виду старомоден, неказист?

Точно все еще в кожанке ходит

бывший флагман «Ваня-коммунист».

Он живет — не тужит, воду роет,

многих непрославленных скромней, -

вплоть до августа сорок второго,

вплоть до грозных сталинградских дней.

Дни огня, страдания и славы,

ливни бомб, и скрежет их, и свист…

И становится на переправу

старый флагман — «Ваня-коммунист».

Из пылающего Сталинграда

он вывозит женщин и ребят,

а гранаты, мины и снаряды

тащит из-за Волги в Сталинград.

Так он ходит, ветеран «гражданки»,

точно не был никогда убит,

в комиссарской старенькой кожанке,

лентой пулеметною обвит.

Так при выполнении заданья,

беззаветен, всей душою чист,

ночью от прямого попаданья

погибает «Ваня-коммунист».

Тонет, тонет вновь — теперь навеки, -

обе жизни вспомнив заодно,

торжествуя, что родные реки

перейти врагам не суждено…

…Друг, не предавайся грустной думе!

Ты вздохни над песней и скажи:

«Ничего, что «Ваня» дважды умер.

Очень хорошо, что дважды жил!»

1953

Церковь «Дивная» в Угличе

Евгению Ефремову

А церковь всеми гранями своими

такой прекрасной вышла, что народ

ей дал свое — незыблемое — имя, -

ее доныне «Дивною» зовет.

Возносятся все три ее шатра

столь величаво, просто и могуче,

что отблеск дальних зорь

лежит на них с утра,

а в час грозы

их осеняют тучи.

Но время шло — все три столетья шло…

Менялось все — любовь, измена, жалость.

И «Дивную» полынью занесло,

она тихонько, гордо разрушалась.

Там в трещине березка проросла,

там обвалилась балка, там другая…

О нет, мы «Дивной» не желали зла.

Ее мы просто не оберегали.

…Я знаю, что еще воздвигнут зданья,

где стоит кнопку малую нажать -

возникнут сонмы северных сияний,

миры друг друга станут понимать.

А «Дивную» — поди восстанови,

когда забыта древняя загадка,

на чем держалась каменная кладка:

на верности, на правде, на любви.

Узнала я об этом не вчера

и ложью подправлять ее не смею.

Пусть рухнут на меня

все три ее шатра

всей неподкупной красотой своею.

1953

Украина

Ты с детства мне в сердце вошла, Украина,

пленительной ночью под рождество,

душевною думой певца Катерины,

певучестью говора своего.

Ты с детством слилась, Украина, как сказка.

Я знала, невиданная земля,

что вечер в Диканьке волшебен и ласков,

что чуден твой Днепр, в серебре тополя.

Ты в юность вошла, Украина, как песня,

за сердце берущая, с первой любовью…

…Он мне напевал их в дороге безвестной,

немножко сдвигая высокие брови.

Ты в юность входила трудом, Украина,

прямым, опаляющим, как вдохновенье:

была Днепростроевская плотина

эмблемою нашего поколенья.

Я рада, что в молодости вложила

хоть малую каплю в неистовый труд,

когда ленинградская «Электросила»

сдавала машину Большому Днепру.

Гудят штурмовые горящие ночи, -

проходит днепровский заказ по заводу,

и утро встречает прохладой рабочих…

Тридцатые годы, тридцатые годы!

Ты в зрелость входила с военным мужаньем,

жестокие ты испытала удары.

О, взрыв Днепрогэса — рубеж для сознанья,

о, страшные сумерки Бабьего Яра.

Фронты твои грозной овеяны славой,

все победившие, все четыре.

Ночные днепровские переправы

седою легендой останутся в мире.

…И снова зажгли мы огни Днепрогэса.

Он «старым»

любовно

наименован.

Да, старый товарищ, ты вправду — как детство

пред тем, что возводится рядом, пред новым.

Нам вместе опять для Каховки трудиться, -

по-новому стала она знаменитой, -

и вместе расти,

и дружить,

и гордиться

твоею пшеницей, твоим антрацитом.

Не праздника ради, но жизнь вспоминая,

так радостно думать, что судьбы едины,

что в сердце живешь ты, навеки родная,

моя Украина, моя Украина.

22 мая 1954

Евгению Львовичу Шварцу

1. В ДЕНЬ ШЕСТИДЕСЯТИЛЕТИЯ

Не только в день этот праздничный

в будни не позабуду:

живет между нами сказочник,

обыкновенное Чудо.

И сказочна его доля,

и вовсе не шестьдесят

лет ему — много более!

Века-то летят, летят…

Он ведь из мира древнейшего,

из недр человеческих грез

свое волшебство вернейшее,

слово свое нежнейшее

к нашим сердцам пронес.

К нашим сердцам, закованным

в лед (тяжелей брони!),

честным путем, рискованным

дошел,

растопил,

приник.

Но в самые темные годы

от сказочника-поэта

мы столько вдохнули свободы,

столько видали света.

Поэзия — не стареется.

Сказка — не «отстает».

Сердце о сказку греется,