Стихий безумные удары

Как же он сорвался? Вадим рассказал, что на одном из спусков Игорю не хватило длины основной веревки для выхода на очередную полочку скал, и потому скомандовал партнеру: «Перехожу на репшнур!». Он решил спуститься ниже, удерживаясь рукой за конец репшнура, более длинного, чем основная веревка. Но тонкий репшнур предательски заскользил в руке, а схватывающий узел Игорь не завязал (впрочем, схватывающий узел на репшнуре тоже не удержал бы…). Понадеялся на свои силы и опыт. Современных тормозных устройств тогда еще не было, спускались или классическим «дюльфером», или способом «карабин-плечо»… В общем, вроде бы маленькая небрежность. А если приглядеться, то наслоение небрежностей: репшнур (а не толстая веревка), удержание репшнура рукой без дополнительных охватов, отсутствие «пруссика» и, видимо, резкая нагрузка. Ошибочный расчет только на свою физическую силу, не увеличенную снаряжением и приемами. Возможно, здесь сыграл свою роковую роль такой фактор, как малая жесткость длинного конца тонкой веревки, ее большой ход под нагрузкой, и вызванный резкой нагрузкой рывок. Свой вес Игорь смог бы удержать, а вот резкий динамический рывок после провала на глубину нескольких метров, оказался не по силам. Вадим с ужасом увидел, как репшнур заскользил в руках партнера, тот разогнался в падении и не смог удержаться даже за концевой узел…

Историю эту я услышал еще в юности, в 60-е годы, вскоре после того, как Игоря нашли на леднике. Рассказал мне ее другой Игорь, – Игорь Павлович Адамов, старинный друг моего отца. Адамов хорошо знал Чашникова и Медведева, и давал свидетельские показания для опознания спустя 26 лет после трагедии (сам Медведев до этого времени не дожил, и, кажется, погиб на войне в 1942-м, но это не могу утверждать точно). Почти одновременно с Чашниковым поблизости, на Бжедухе, в результате срыва разбилась связка альпинистов. И как результат этих и еще нескольких аварий родилась песня со строчками «… шли вчетвером они по гребню Шхельды». Эту трагическую песню пели альпинисты и у военных костров Великой Отечественной, и в послевоенные годы.

По известной статистике прошлых лет аварии в результате срывов на крутых склонах в альпинизме и горном туризме обычно держали печальное «первенство». Они составляли примерно 20–30 % от всех несчастных случаев и превышали тот же показатель для других значимых причин аварий, таких как камнепады, лавины, высота и непогода (переохлаждение), горные реки и селевые потоки, падения в ледовые трещины (последнее – тоже срывы, но выделяемые в отдельную специфичную группу).

У меня в походной практике было несколько случаев срывов, но как достаточно опасный вспоминается только один (срывы в ледовые трещины здесь не учитываю, – о них написал в статье «Трещины!»). Случилось это на Памиро-Алае, в 1983 году. Здесь тоже участник М, находящийся вне моего поля зрения руководителя (хотя и с меня, конечно, тоже нельзя снять часть вины) допустил целый «букет» нарушений и сорвался на снежно-ледовом склоне крутизной около 40 градусов. Он совершенно неправильно выполнил закрепление веревки на ледорубе (хотя надо было закрепить на скале или на ледобуре), выбрал как нарочно самый короткий айсбайль с очень скользкой рукояткой, забил его в неуплотненный снег и резко нагрузил веревкой не вниз, а более вверх. Айсбайль вылетел «как морковка», и М. опрокинулся и заскользил вниз на спутавшейся веревке, отчаянно пытаясь затормозить ногами и руками. Все окончилось относительно благополучно: его вынесло на снежный мост, перебросило через неширокий бергшрунд и ударило о мягкую снежную подушку на пологой части ледового уступа. Он отделался, видимо, легким сотрясением мозга (вечером у него сильно болела голова). Часть группы пыталась все «замять по-тихому», поскольку я происшествие не наблюдал, занятый наверху напряженной работой, но потом на разборе все открылось…