Стихотворения

Нет — но и не относя их к себе — я все равно благодарен, потому что моя душа способна наслаждаться этими строками. Реальным становится только то, что пережито в действительности: даже пословица — не пословица до тех пор, пока жизнь не докажет вам ее справедливости. Меня всегда тревожит мысль, что ваше беспокойство за меня может внушить вам опасения относительно слишком бурных проявлений моего темперамента, постоянно мной подавляемого. Ввиду этого я не собирался посылать вам приводимый ниже сонет, однако просмотрите предыдущие две страницы — и спросите себя: неужели во мне нет той силы, которая способна противостоять всем ударам судьбы? Это послужит лучшим комментарием к прилагаемому сонету: вам станет ясно, что если он и был написан в муке, то только в муке невежества, с единственной жаждой — жаждой Знания, доведенного до предела. Поначалу шаги даются с трудом: нужно переступить через человеческие страсти; они отошли в сторону — и я написал сонет в ясном состоянии духа; быть может, он приоткроет кусочек моего сердца:

Чему смеялся я сейчас во сне?..[441]

Я отправился в постель и уснул глубоким спокойным сном. Здравым я лег и здравым восстал ото сна. <...>

...Похоже, что собирается дождь: сегодня я не пойду в город — отложу до завтра. Утром Браун занялся писанием спенсеровых строф по адресу миссис и мисс Брон — и по моему тоже. Возьмусь-ка и я за него смеха ради — в стиле Спенсера:

Сей юноша, задумчивый на вид,[442]С воздушным станом, с пышной шевелюрой —Как одуванчик, прежде чем в зенитВенец его развеют белокурый

В игре с Зефиром резвые Амуры.На подбородке легонький пушокЕдва пробился — и печатью хмуройФизиономию всесильный рокОтметить не успел: румян он, как восток.10 Не брал он в рот ни хереса, ни джина,Не смешивал ни разу в чаше грог;Вкусней приправ была ему мякина;И, презирая всей душой порок,

С гуляками якшаться он не мог,От дев хмельных бежал он легче ланиК воды потокам:[443] мирный ручеекПоил его — и, воздевая длани,Левкои поедал он в предрассветной рани.19 Несведущий, он в простоте святойНе разумел привольного жаргонаСтоличных переулков, немотой

Сражен перед красоткой набеленной,Осипшею, но очень благосклонной;Не появлялся он в глухих углах,Где дочери кудрявые Сиона[444]Надменно выступают, на ногахГремя цепочками и попирая прах.

Данная рекомендация обеспечила бы ему место среди домочадцев многотерпеливой Гризельды.[445] <...>

32. САРЕ ДЖЕФФРИ[446]

9 июня 1819 г. Хэмпстед

<...> Одна из причин появления в Англии лучших в мире писателей заключается в том, что английское общество пренебрегало ими при жизни и лелеяло их после смерти. Обычно их оттирали на обочину жизни, где они могли воочию видеть язвы общества. С ними не носились, как в Италии с Рафаэлями. Где тот поэт-англичанин, который, подобно Боярдо,[447] закатил бы великолепное пиршество по случаю дарования имени коню, на коем восседал один из героев его поэмы? У Боярдо был собственный замок в Апеннинах. Он был благородным романтическим поэтом — не ровня поэту-горемыке, могучему властителю тайн человеческого сердца. Зрелые годы Шекспира были омрачены, бедами: вряд ли он был счастливее Гамлета, который в повседневной жизни схож с ним более всех других его персонажей. Бен Джонсон[448] был простым солдатом: в Нидерландах, перед лицом двух армий, он вступил в поединок с французским конником и одержал над ним верх. <...> Смею думать, что для меня наступает время дисциплины, причем самой строгой. Последнее время я ничего не делал, испытывая отвращение к перу: меня одолевали неотвязные мысли о наших умерших поэтах — и желание славы во мне угасало. Надеюсь, во мне появилось больше философского, нежели раньше, и, значит, я стал меньше походить на ягненочка, блеющего в рифму.[449] Прежде чем отдавать что-либо в печать, я пришлю это вам. Вы можете судить о состоянии духа, в котором я провожу 1819-й год, хотя бы по одному тому, что величайшее наслаждение за последнее время я испытал тогда, когда писал «Оду Праздности». <...>

33. ФАННИ БРОН[450]

8 июля 1819 г. Шенклин[451]

8 июля.

Моя дорогая,