Стихотворения 1906-1916 годов

Дай мне душу, Спаситель, отдать — только тени

В тихом царстве любимых теней.

Москва, осень, 1910

ОСУЖДЕННЫЕ

Сестрам Тургеневым

У них глаза одни и те же

И те же голоса.

Одна цветок неживше-свежий,

Другая луч, что блещет реже,

В глазах у третьей — небо. Где же

Такие встретишь небеса?

Им отдала при первой встрече

Я чаянье свое.

Одна глядит, как тают свечи,

Другая вся в капризной речи,

А третьей так поникли плечи,

Что плачешь за нее.

Одна, безмолвием пугая,

Под игом тишины;

Еще изменчива другая,

А третья ждет, изнемогая…

И все, от жизни убегая,

Уже осуждены.

Москва, осень 1910

ИЗ СКАЗКИ В ЖИЗНЬ

Хоть в вагоне темном и неловко,

Хорошо под шум колес уснуть!

Добрый путь, Жемчужная Головка,

Добрый путь!

Никому — с участьем или гневно —

Не позволь в былое заглянуть.

Добрый путь, погибшая царевна,

Добрый путь!

В ЗЕРКАЛЕ КНИГИ М. Д.-В

Это сердце — мое! Эти строки — мои!

Ты живешь, ты во мне, Марселина!

Уж испуганный стих не молчит в забытьи,

И слезами растаяла льдина.

Мы вдвоем отдались, мы страдали вдвоем,

Мы, любя, полюбили на муку!

Та же скорбь нас пронзила и тем же копьем,

И на лбу утомленно-горячем своем

Я прохладную чувствую руку.

Я, лобзанья прося, получила копье!

Я, как ты, не нашла властелина!..

Эти строки — мои! Это сердце — мое!

Кто же, ты или я — Марселина?

ЭСТЕТЫ

Наши встречи, — только ими дышим все мы,

Их предчувствие лелея в каждом миге, —

Вы узнаете, разрезав наши книги.

Все, что любим мы и верим — только темы.

Сновидение друг другу подарив, мы

Расстаемся, в жажде новых сновидений,

Для себя и для другого — только тени,

Для читающих об этом — только рифмы.

ОНИ И МЫ

Героини испанских преданий

Умирали, любя,

Без укоров, без слез, без рыданий.

Мы же детски боимся страданий

И умеем лишь плакать, любя.

Пышность замков, разгульность охоты,

Испытанья тюрьмы, —

Все нас манит, но спросят нас: «Кто ты?»

Мы согнать не сумеем дремоты

И сказать не сумеем, кто мы.

Мы все книги подряд, все напевы!

Потому на заре

Детский грех непонятен нам Евы.

Потому, как испанские девы,

Мы не гибнем, любя, на костре.

«Безнадежно-взрослый Вы? О, нет…»

Безнадежно-взрослый Вы? О, нет!

Вы дитя и Вам нужны игрушки,

Потому я и боюсь ловушки,

Потому и сдержан мой привет.

Безнадежно-взрослый Вы? О, нет!

Вы дитя, а дети так жестоки:

С бедной куклы рвут, шутя, парик,

Вечно лгут и дразнят каждый миг,

В детях рай, но в детях все пороки, —

Потому надменны эти строки.

Кто из них доволен дележом?

Кто из них не плачет после елки?

Их слова неумолимо-колки,

В них огонь, зажженный мятежом.

Кто из них доволен дележом?

Есть, о да, иные дети — тайны,

Темный мир глядит из темных глаз.

Но они отшельники меж нас,

Их шаги по улицам случайны.

Вы — дитя. Но все ли дети — тайны?!

Москва, 27 ноября 1910

МАМЕ

Как много забвением темным

Из сердца навек унеслось!

Печальные губы мы помним

И пышные пряди волос,

Замедленный вздох над тетрадкой

И в ярких рубинах кольцо,

Когда над уютной кроваткой

Твое улыбалось лицо.

Мы помним о раненых птицах

Твою молодую печаль

И капельки слез на ресницах,

Когда умолкала рояль.

В СУББОТУ

Темнеет… Готовятся к чаю…

Дремлет Ася под маминой шубой.

Я страшную сказку читаю

О старой колдунье беззубой.

О старой колдунье, о гномах,

О принцессе, ушедшей закатом.

Как жутко в лесах незнакомых

Бродить ей с невидящим братом!

Одна у колдуньи забота:

Подвести его к пропасти прямо!

Темнеет… Сегодня Суббота,

И будет печальная мама.

Темнеет… Не помнишь о часе.

Из столовой позвали нас к чаю.

Клубочком свернувшейся Асе

Я страшную сказку читаю.

«КУРЛЫК»

Детство: молчание дома большого,

Страшной колдуньи оскаленный клык;

Детство: одно непонятное слово,

Милое слово «курлык».

Вдруг беспричинно в парадной столовой

Чопорной гостье покажешь язык

И задрожишь и заплачешь под слово,

Глупое слово «курлык».

Бедная Fräulein[15] в накидке лиловой,

Шею до боли стянувший башлык, —

Все воскресает под милое слово,

Детское слово «курлык».

ПОСЛЕ ПРАЗДНИКА

У мамы сегодня печальные глазки,

Которых и дети и няня боятся.

Не смотрят они на солдатика в каске

И даже не видят паяца.

У мамы сегодня прозрачные жилки

Особенно сини на маленьких ручках.

Она не сердита на грязные вилки

И детские губы в тянучках.

У мамы сегодня ни песен, ни сказки,

Бледнее, чем прежде, холодные щечки,

И даже не хочет в правдивые глазки

Взглянуть она маленькой дочке.

В КЛАССЕ

Скомкали фартук холодные ручки,

Вся побледнела, дрожит баловница.

Бабушка будет печальна: у внучки

Вдруг — единица!

Смотрит учитель, как будто не веря

Этим слезам в опустившемся взоре.

Ах, единица большая потеря!

Первое горе!

Слезка за слезкой упали, сверкая,

В белых кругах уплывает страница…

Разве учитель узнает, какая

Боль — единица?

НА БУЛЬВАРЕ

В небе — вечер, в небе — тучки,

В зимнем сумраке бульвар.

Наша девочка устала,

Улыбаться перестала.

Держат маленькие ручки

Синий шар.

Бедным пальчикам неловко:

Синий шар стремится вдаль.

Не дается счастье даром!

Сколько муки с этим шаром!

Миг — и выскользнет веревка.

Что останется? Печаль.

Утомились наши ручки,

— В зимнем сумраке бульвар. —

Наша детка побежала,

Ручки сонные разжала…