Стихотворения (1912-1917)

                     А в Перу бесптичье, безлюдье...

                     Лишь, злобно забившись под своды законов,

                     живут унылые судьи.

                     А знаете, все-таки жаль перуанца.

                     Зря ему дали галеру.

                     Судьи мешают и птице, и танцу,

                  40 и мне, и вам, и Перу.

                     [1915]

                                ГИМН УЧЕНОМУ

                    Народонаселение всей империи -

                    люди, птицы, сороконожки,

                    ощетинив щетину, выперев перья,

                    с отчаянным любопытством висят на окошке.

                    И солнце интересуется, и апрель еще,

                    даже заинтересовало трубочиста черного

                    удивительное, необыкновенное зрелище -

                    фигура знаменитого ученого.

                    Смотрят: и ни одного человеческого качества.

                 10 Не человек, а двуногое бессилие,

                    с головой, откусанной начисто

                    трактатом "О бородавках в Бразилии".

                    Вгрызлись в букву едящие глаза, -

                    ах, как букву жалко!

                    Так, должно быть, жевал вымирающий ихтиозавр

                    случайно попавшую в челюсти фиалку.

                    Искривился позвоночник, как оглоблей ударенный,

                    но ученому ли думать о пустяковом изъяне?

                    Он знает отлично написанное у Дарвина,

                 20 что мы - лишь потомки обезьяньи.

                    Просочится солнце в крохотную щелку,

                    как маленькая гноящаяся ранка,

                    и спрячется на пыльную полку,

                    где громоздится на банке банка.

                    Сердце девушки, вываренное в иоде.

                    Окаменелый обломок позапрошлого лета.

                    И еще на булавке что-то вроде

                    засушенного хвоста небольшой кометы.

                    Сидит все ночи. Солнце из-за домишки

                 30 опять осклабилось на людские безобразия,

                    и внизу по тротуарам опять приготовишки

                    деятельно ходят в гимназии.

                    Проходят красноухие, а ему не нудно,

                    что растет человек глуп и покорен;

                    ведь зато он может ежесекундно

                    извлекать квадратный корень.

                    [1915]

                           ВОЕННО-МОРСКАЯ ЛЮБОВЬ

                        По морям, играя, носится

                        с миноносцем миноносица.

                        Льнет, как будто к меду осочка,

                        к миноносцу миноносочка.

                        И конца б не довелось ему,

                        благодушью миноносьему.

                        Вдруг прожектор, вздев на нос очки,

                        впился в спину миноносочки.

                        Как взревет медноголосина:

                     10 "Р-р-р-астакая миноносина!"

                        Прямо ль, влево ль, вправо ль бросится,

                        а сбежала миноносица.

                        Но ударить удалось ему

                        по ребру по миноносьему.

                        Плач и вой морями носится:

                        овдовела миноносица.

                        И чего это несносен нам

                        мир в семействе миноносином?

                        [1915]

                               ГИМН ЗДОРОВЬЮ

                     Среди тонконогих, жидких кровью,

                     трудом поворачивая шею бычью,

                     на сытый праздник тучному здоровью

                     людей из мяса я зычно кличу!

                     Чтоб бешеной пляской землю овить,

                     скучную, как банка консервов,

                     давайте весенних бабочек ловить

                     сетью ненужных нервов!

                     И по камням острым, как глаза ораторов,

                  10 красавцы-отцы здоровых томов,

                     потащим мордами умных психиатров

                     и бросим за решетки сумасшедших домов!

                     А сами сквозь город, иссохший как Онания,

                     с толпой фонарей желтолицых, как скопцы,

                     голодным самкам накормим желания,

                     поросшие шерстью красавцы-самцы!

                     [1915]

                                ГИМН КРИТИКУ

                От страсти извозчика и разговорчивой прачки

                невзрачный детеныш в результате вытек.

                Мальчик - не мусор, не вывезешь на тачке.

                Мать поплакала и назвала его: критик.

                Отец, в разговорах вспоминая родословные,

                любил поспорить о правах материнства.

                Такое воспитание, светское и салонное,

                оберегало мальчика от уклона в свинство.

                Как роется дворником к кухарке сапа,

             10 щебетала мамаша и кальсоны мыла;

                от мамаши мальчик унаследовал запах

                и способность вникать легко и без мыла.

                Когда он вырос приблизительно с полено

                и веснушки рассыпались, как рыжики на блюде,

                его изящным ударом колена

                провели на улицу, чтобы вышел в люди.

                Много ль человеку нужно? - Клочок -

                небольшие штаны и что-нибудь из хлеба.

                Он носом, хорошеньким, как построчный пятачок,

             20 обнюхал приятное газетное небо.

                И какой-то обладатель какого-то имени

                нежнейший в двери услыхал стук.

                И скоро критик из _и_мениного вымени

                выдоил и брюки, и булку, и галстук.

                Легко смотреть ему, обутому и одетому,

                молодых искателей изысканные игры

                и думать: хорошо - ну, хотя бы этому

                потрогать зубенками шальные икры.

                Но если просочится в газетной сети

             30 о том, как велик был Пушкин или Дант,

                кажется, будто разлагается в газете

                громадный и жирный официант.

                И когда вы, наконец, в столетний юбилей

                продерете глазки в кадильной гари,

                имя его первое, голубицы белей,

                чисто засияет на поднесенном портсигаре.

                Писатели, нас много. Собирайте миллион.

                И богадельню критикам построим в Ницце.

                Вы думаете - легко им наше белье

             40 ежедневно прополаскивать в газетной странице!

                [1915]

                                 ГИМН ОБЕДУ

                    Слава вам, идущие обедать миллионы!

                    И уже успевшие наесться тысячи!

                    Выдумавшие каши, бифштексы, бульоны

                    и тысячи блюдищ всяческой пищи.

                    Если ударами ядр

                    тысячи Реймсов разбить удалось бы -

                    попрежнему будут ножки у пулярд,

                    и дышать попрежнему будет ростбиф!

                    Желудок в панаме! Тебя ль заразят

                 10 величием смерти для новой эры?!

                    Желудку ничем болеть нельзя,

                    кроме аппендицита и холеры!

                    Пусть в сале совсем потонут зрачки -

                    все равно их зря отец твой выделал;

                    на слепую кишку хоть надень очки,

                    кишка все равно ничего б не видела.

                    Ты так не хуже! Наоборот,

                    если б рот один, без глаз, без затылка -

                    сразу могла б поместиться в рот

                 20 целая фаршированная тыква.

                    Лежи спокойно, безглазый, безухий,

                    с куском пирога в руке,

                    а дети твои у тебя на брюхе

                    будут играть в крокет.

                    Спи, не тревожась картиной крови

                    и тем, что пожаром мир опоясан, -

                    молоком богаты силы коровьи,

                    и безмерно богатство бычьего мяса.

                    Если взрежется последняя шея бычья

                 30 и злак последний с камня серого,

                    ты, верный раб твоего обычая,