Стихотворения. 1915-1940 Проза. Письма. Собрание сочинений

Из длинного списка, предложенного Гомолицким в парижскую антологию, взяты были, однако, лишь стихи самого Гомолицкого да С. Л. Войцеховского, которого в Париже знали в качестве варшавского корреспондента газеты Возрождение. Не ясно, в какой мере отбор «провинциалов» был продиктован эстетическими, а не тактическими соображениями. Во всяком случае, М. Л. Кантор, извещая своего партнера Георгия Адамовича об отвергнутых вещах, упомянул Барта в контексте, допускающем именно внеэстетические резоны: «Савина похоронил, как и Барта, из которого при желании можно было взять что-нибудь — да надобности нет»[26].

О действительно первой своей книге Флоридеи, давно вышедшей в России, Барт решился упомянуть только в письме к А. Л. Бему, человеку старшего поколения, руководителю пражского «Скита поэтов». Пошел он на это потому, что ждал от него отзыва на

Камни… Тени… и отчетливо видел, сколь значительной была дистанция, пройденная им за эти годы. Примечательно, что название книги 1934 г. восходит не только к стихотворению, столь пренебрежительно отмеченному в отзыве П. Алексеева 1931 г., но и к мотивам раннего сборника — к стих. «Моя любовь была мгновеньем…» (Флоридеи, с. 65) и к началу стих. «Слепцы, рожденные в тени своих камений…» (там же, с. 79). Уговорить А. Л. Бема отозваться на Камни… Тени… пытался и один из редакторов Меча

В. В. Бранд: «У меня к Вам просьба: напишите, пожалуйста, рецензию о книге Барта. Я здесь никому не могу поручить этого сделать вследствие разных ссор, обид и т. п. глупостей. Как люди умеют портить жизнь и себе, и другим. Если бы Вы знали, как мне надоели все эти личные счеты между содружниками, просто сил нет»[27]. Но Бем в печати никак на книгу не откликнулся, удовлетворившись личным письмом к автору и отговорившись тем, что за рецензию взялся один из участников «Скита», молодой поэт В. С. Мансветов. Впрочем, по не известным нам причинам, она в Мече так и не появилась.

Зато упомянута книжка была в «большой» парижской прессе. Летом 1935 г. М. О. Цетлин отозвался на нее в статье «О современной эмигрантской поэзии». Обращаясь к утверждениям о кризисе в русской зарубежной поэзии и характеризуя два противоположных подхода в эмигрантской литературной критике тех лет: Адамовича, с одной стороны, с его призывом к самоуглублению и воплощению в творчестве тем кризиса и распада культуры, и Ходасевича и Бема, с другой, с их установкой на изощренную поэтическую технику, — он писал:

На стихах С. Барта еще яснее, чем на примере Ю. Мандельштама, можно показать несовпадение «человеческой» и художественной ценности. Есть «поэты в жизни», лишенные словесного поэтического дара, как можно представить себе существование людей, обладающих словесной стихотворной виртуозностью, не будучи поэтами. С. Барт вызывает невольную симпатию своим человеческим обликом, как он рисуется в его стихах. Ему веришь, когда он восклицает:

Привет отверженным и чумнымИ нелюбимым никогда.

Он пишет странные стихи, где нет до конца выдержанной, безупречной не только строфы, но, кажется, даже строчки, и где всё же есть какое-то подлинное вдохновение[28]

.

Последним выступлением Барта в варшавской прессе стала его рецензия на книгу Юрия Терапиано Бессонница. О том, в какое неловкое положение она ставила варшавян и сколь напряженная атмосфера сложилась тогда в газете, видно по письму Гомолицкого к Бему от 20 апреля 1935, написанному по поводу поступившей в Меч статьи Бема:[29]