Стихотворения 1921-1941 годов

Было стало быть сердце,

Коль выстрелу следом — стоп.

(Зарубежье, встречаясь:

«Ну, казус! Каков фугас!

Значит — тоже сердца есть?

И с той же, что и у нас?»)

Выстрел — в самую точку,

Как в ярмарочную цель.

(Часто — левую мочку

Отбривши — с женой в постель.)

Молодец! Не прошибся!

А женщины ради — что ж!

И Елену паршивкой

— Подумавши — назовешь.

Лишь одним, зато знатно,

Нас лефовец удивил:

Только вправо и знавший

Палить-то, а тут — слевил.

Кабы в правую — свёрк бы

Ланцетик — и здрав ваш шеф.

Выстрел в левую створку:

Ну в самый-те Центропев!

6. «Советским вельможей…»

Зерна огненного цвета

Брошу на ладонь,

Чтоб предстал он в бездне света

Красный как огонь.

Советским вельможей,

При полном Синоде…

— Здорово, Сережа!

— Здорово, Володя!

Умаялся? — Малость.

— По общим? — По личным.

— Стрелялось? — Привычно.

— Горелось? — Отлично.

— Так стало быть пожил?

— Пасс в нек’тором роде.

…Негоже, Сережа!

…Негоже, Володя!

А помнишь, как матом

Во весь свой эстрадный

Басище — меня-то

Обкладывал? — Ладно

Уж… — Вот-те и шлюпка

Любовная лодка!

Ужель из-за юбки?

— Хужей из-за водки.

Опухшая рожа.

С тех пор и на взводе?

Негоже, Сережа.

— Негоже, Володя.

А впрочем — не бритва —

Сработано чисто.

Так стало быть бита

Картишка? — Сочится.

— Приложь подорожник.

— Хорош и коллодий.

Приложим, Сережа?

— Приложим, Володя.

А что на Paccee —

На матушке? — То есть

Где? — В Эсэсэсере

Что нового? — Строят.

Родители — рóдят,

Вредители — точут,

Издатели — водят,

Писатели — строчут.

Мост новый заложен,

Да смыт половодьем.

Все то же, Сережа!

— Все то же, Володя.

А певчая стая?

— Народ, знаешь, тертый!

Нам лавры сплетая,

У нас как у мертвых

Прут. Старую Росту

Да завтрашним лаком.

Да не обойдешься

С одним Пастернаком.

Хошь, руку приложим

На ихнем безводье?

Приложим, Сережа?

— Приложим, Володя!

Еще тебе кланяется…

— А что добрый

Наш Льсан Алексаныч?

— Вон — ангелом! — Федор

Кузьмич? — На канале:

По красные щеки

Пошел. — Гумилев Николай?

— На Востоке.

(В кровавой рогоже,

На полной подводе…)

— Все то же, Сережа.

— Все то же, Володя.

А коли все то же,

Володя, мил-друг мой —

Вновь руки наложим,

Володя, хоть рук — и —

Нет.

— Хотя и нету,

Сережа, мил-брат мой,

Под царство и это

Подложим гранату!

И на раствороженном

Нами Восходе —

Заложим, Сережа!

— Заложим, Володя!

7. «Много храмов разрушил…»

Много храмов разрушил,

А этот — ценней всего.

Упокой, Господи, душу усопшего врага твоего.

Савойя, август 1930

ЛУЧИНА

До Эйфелевой — рукою

Подать! Подавай и лезь.

Но каждый из нас — такое

Зрел, зрит, говорю, и днесь,

Что скушным и некрасивым

Нам кажется <ваш> Париж.

«Россия моя, Россия,

Зачем так ярко горишь?»

Июнь 1931

СТИХИ К ПУШКИНУ

1. «Бич жандармов, бог студентов…»

Бич жандармов, бог студентов,

Желчь мужей, услада жен,

Пушкин — в роли монумента?

Гостя каменного? — он,

Скалозубый, нагловзорый

Пушкин — в роли Командора?

Критик — нóя, нытик — вторя:

«Где же пушкинское (взрыд)

Чувство меры?» Чувство — моря

Позабыли — о гранит

Бьющегося? Тот, солёный

Пушкин — в роли лексикона?

Две ноги свои — погреться —

Вытянувший, и на стол

Вспрыгнувший при Самодержце

Африканский самовол —

Наших прадедов умора —

Пушкин — в роли гувернера?

Черного не перекрасить

В белого — неисправим!

Недурен российский классик,

Небо Африки — своим

Звавший, невское — проклятым!

— Пушкин — в роли русопята?

Ох, брадатые авгуры!

Задал, задал бы вам бал

Тот, кто царскую цензуру

Только с дурой рифмовал,

А «Европы Вестник» — с…

Пушкин — в роли гробокопа?

К пушкинскому юбилею

Тоже речь произнесем:

Всех румяней и смуглее

До сих пор на свете всем,

Всех живучей и живее!

Пушкин — в роли мавзолея?

То-то к пушкинским избушкам

Лепитесь, что сами — хлам!

Как из душа! Как из пушки —

Пушкиным — по соловьям

Слóва, соколáм полета!

— Пушкин — в роли пулемета!

Уши лопнули от вопля:

«Перед Пушкиным во фрунт!»

А куда девали пёкло

Губ, куда девали — бунт

Пушкинский? уст окаянство?

Пушкин — в меру пушкиньянца!

Томики поставив в шкафчик —

Посмешаете ж его,

Беженство свое смешавши

С белым бешенством его!

Белокровье мозга, морга

Синь — с оскалом негра, горло

Кажущим…

Поскакал бы, Всадник Медный,

Он со всех копыт — назад.

Трусоват был Ваня бедный,

Ну, а он — не трусоват.

Сей, глядевший во все страны —

В роли собственной Татьяны?

Чтó вы делаете, карлы,

Этот — голубей олив —

Самый вольный, самый крайний

Лоб — навеки заклеймив

Низостию двуединой

Золота и середины?

«Пушкин — тога, Пушкин — схима,

Пушкин — мера, Пушкин — грань…»

Пушкин, Пушкин, Пушкин — имя

Благородное — как брань

Площадную — попугаи.

— Пушкин? Очень испугали!

25 июня 1931

2. Петр и Пушкин

Не флотом, не пóтом, не задом

В заплатах, не Шведом у ног,

Не ростом — из всякого ряду,

Не сносом — всего, чему срок,

Не лотом, не бóтом, не пивом

Немецким сквозь кнастеров дым,

И даже и не Петро-дивом

Своим (Петро-делом своим!).

И бóльшего было бы мало

(Бог дал, человек не обузь!) —

Когда б не привез Ганнибала-

Арапа на белую Русь.

Сего афричонка в науку

Взяв, всем россиянам носы

Утер и наставил, — от внука —

то негрского — свет на Руси!

Уж он бы вертлявого — в струнку