Дрожит вагон. Стучат колеса.Мелькают серые столбы.Вагон, сожженный у откоса,Один, другой… Следы борьбы.Остановились. Полустанок.Какой? Не все ли мне равно.На двух оборванных цыганокГляжу сквозь мокрое окно.Одна — вот эта, что моложе, —Так хороша, в глазах — огонь.Красноармеец — рваный тоже —Пред нею вытянул ладонь.Гадалки речь вперед знакома:Письмо, известье, дальний путь…А парень грустен. Где-то домаОстался, верно, кто-нибудь.Колеса снова застучали.Куда-то дальше я качу.Моей несказанной печалиДелить ни с кем я не хочу.К чему? Я сросся с бодрой маской.И прав, кто скажет мне в укор,Что я сплошною красной краскойПишу и небо и забор.Души неясная тревогаИ скорбных мыслей смутный рой…В окраске их моя дорогаМне жуткой кажется порой!О, если б я в такую пору,Отдавшись власти черных дум,В стихи отправил без разборуВсе, что идет тогда на ум!Какой восторг, какие ласкиМне расточал бы вражий стан,Все, кто исполнен злой опаски,В чьем сердце — траурные краски,Кому все светлое — обман!Не избалован я судьбою.Жизнь жестоко меня трясла.Все ж не умножил я собоюПечальных нытиков числа.Но — полустанок захолустный…Гадалки эти… ложь и тьма…Красноармеец этот грустныйВсе у меня нейдет с ума!Дождем осенним плачут окна.Дрожит расхлябанный вагон.Свинцово-серых туч волокнаЗастлали серый небосклон.Сквозь тучи солнце светит скудно,Уходит лес в глухую даль.И так на этот раз мне трудноУкрыть от всех мою печаль!
Пою. Но разве я "пою"? Мой голос огрубел в бою,И стих мой… блеску нет в его простом наряде. Не на сверкающей эстрадеПред "чистой публикой", восторженно-немой,И не под скрипок стон чарующе-напевный Я возвышаю голос мой —Глухой, надтреснутый, насмешливый и гневный.Наследья тяжкого неся проклятый груз, Я не служитель муз:Мой твердый четкий стих — мой подвиг ежедневный. Родной народ, страдалец трудовой, Мне важен суд лишь твой,Ты мне один судья прямой, нелицемерный,Ты, чьих надежд и дум я — выразитель верный,Ты, темных чьих углов я- "пес сторожевой"!