Стихотворения

Воплощаясь в обыденный облик земной,

Тихим взором, без слов, говоришь ты со мной,

И, не веря, молчу я в ответ.

Не захлопнулась дверь,

И вопрос я в глазах различаю твоих:

То, что жизненно важно для нас, для двоих

Отчего невозможно теперь?

Перевод Р. Дубровкина

ЛИЦО В ОКНЕ

Не дают счастливым быть

Грешной совести уколы!

Как поблек тот день веселый,

Не позабыть!..

Майский вечер был хорош,

Солнце падало устало,

И упряжка наша встала.

"Ты подождешь?

Здесь приятель давний мой,

Знаешь, болен безнадежно.

Загляну я, если можно,

К нему домой.

Десять лет назад всего

Чуть моим не стал он мужем,

С той поры мы просто дружим,

Как жаль его!"

Постучав, она ждала,

Тут из двери кто-то вышел:

"Очень плохи (я услышал)

Его дела.

В этом мире ей одной

Предан он и благодарен:

Ангел мне судьбой подарен,

Сказал больной".

Дальше помню со стыдом,

Как, нахмурясь недовольно,

Обернулся я невольно

На старый дом.

Тихо прочь катили мы,

И почти до поворота

Молча вслед смотрел нам кто-то

Из полутьмы.

"Никаких сомнений нет:

В этой комнате постылой

О моей вздыхает милой

Он столько лет!"

Глупой ревностью дразня,

Мной владел какой-то демон,

Не пойму доныне, чем он

Смутил меня.

В схватке с призрачным врагом

Обнял я ее за плечи,

Чтобы не было и речи

О том - другом!

Тьма сомкнулась позади,

Где лицо в окне белело,

И заныло, заболело

В моей груди.

Эта боль со мной всегда.

Слышал я: любовь тиранит,

Но любовь, что грубо ранит,

Душе чужда.

Нежно спутница моя

Улыбнулась, оживая,

Даже не подозревая,

Что сделал я!

Он в могиле с давних пор

И людской не знает злобы,

Где найду я слезы, чтобы

Смыть мой позор?

Чувство сводит нас с ума,

Как алмаз, в душе пылая,

Но бездушна ревность злая,

Как смерть сама.

Перевод Р. Дубровкина

УЭССЕКСКИЕ ВЕРШИНЫ

(1896)

Есть в Уэссексе вершины,

будто милующая рука

Их лепила для забытья, для мысли

и для смерти. Пока

Я стою к востоку, на Ингпен-Бикон,

или к западу, на Уиллз-Нек,

Я знаю, что здесь я был до рожденья

и сюда вернусь навек.

Внизу - ни братьев, ни друзей,

ни души, с которой дано

Понять, что все о тебе известно

и все тебе прощено.

Внизу они странны и далеки,

внизу мне союзника нет.

Но цепи рассудка не так гремят,

если небо - ближайший сосед.

В городах безумные тени,

как сыщики, ходят за мной,

Тени юности, спутники мои,

прошлого призрак худой.

Они меня ловят, они твердят

о том, чему я не рад:

Холодные усмешки мужчин,

женский презрительный взгляд.

Внизу я, должно быть, предал себя,

того, кем некогда был,

Кем быть перестал. Он бродит, ища,

кто бы его вразумил.

Какая сила меня вогнала

в этот облик чужой,

В бабочку, бросившую его

старинный кокон свой.

Я на равнину не спущусь,

чтобы призрака не встречать:

Он никем не видим, но сердце мое

перестает стучать.

И шпилей городских я боюсь

из-за тех, кто давно угас:

Никому не видимые, с меня

они не спускают глаз.

Есть призрак в Йеллем-Ботом,

он вечно стоит под луной.

Есть другой, он сжимает тонкий рот

под гробовой пеленой.

Есть еще дух железных дорог:

куда я ни сбегу,

Его профиль в окне, и он говорит,

чего слышать я не могу.

А дивная женщина... Но теперь

я - только мысль ее;

Мысль сменяет мысль; давным-давно

она думает свое.

Впрочем, она не знала,

как можно ее любить...

Но время от нежности лечит.

Я рад ее отпустить.

И я поднимаюсь на Ингпен-Бикон,

на Уиллз-Нек, на восток,

На ближние, дальние холмы,

где воздух пуст и высок,

Куда женщины со мной не пойдут,

где не встретишь мужчин,

Где призраки вынуждены отступить,

где я наконец один.

Перевод О. Седаковой

СПЯЩИЙ ПЕВЕЦ

(Алджернон Чарлз Суинберн, 1837-1909)

1

В чудесной нише, где, как на часах,

В ночном, в дневном недремлющем дозоре

Заливы, бухты, мол обходит море,

Там он и спит по воле вечных Прях

С высоким камнем в головах.

2

А было это, будто груда роз

Обрушилась на капюшон монаха:

Так, словно с неба, он кидал без страха

Охапки ритмов, лепестков и звезд

В разгар викторианской глухоты

Созвучий странные цветы.

3

О утро давнее! углы, ступени

Какой-то улочки; я брел сквозь тени

И летний блеск, не поднимая глаз,

Брел и шептал, впивая в первый раз

Классическую силу новых фраз.

4

Страницы страсти, лабиринты лет,

Укоров, слез, Восторгов, ласк и бед

Все зазвучало, как живая трель.

Но не простак был этот менестрель:

Он знал и смысл ее, и цель.

5

Еще шипят насмешки, беспокоя

Тень музыки твоей; ты вышел, тих,

Сквозь это пламя, ждущее других!

Молва слабеет, как волна прибоя.

А ты встаешь над веком и собою.

6

Его учила таинству ладов

Наставница с лесбийских берегов,

Мать племени, чье чувство есть звучанье

И мысль есть ритм; с левкадской крутизны

В мироохватный ропот глубины

Повергшая свое страданье.

7

И чудно думать, что ночной порой

Сбегает тень его к волне морской

И ей в ответ над зыбкой глубиной

Она, как пламя легкое, мерцает.

И с кораблей их встречу наблюдают,

Не зная ни того, ни той.

8

И он огню ее прозрачной сферы:

"Учитель, - молвит, - где твой жаркий стих?

Где скрыт, бессмертная, от глаз людских

Твоих созвучий пурпур беспримерный?"

Она с улыбкой: "Ученик мой верный,

Теперь довольно и твоих".

9

И так звезде его и песнопенью,

Которое валы гремят в веках,

Порою вызывая шевеленье

Подземных недр - и беспокоя прах

Его, их ровни в даре исступленья,

Как вихрь, врывавшегося в их размах,

Его оставил я, и день сгорал

На складках гор и скал.

Бончерч, 1910