Стихотворения

Юрий Кузнецов – поэт огромный, и масштабы его дарования воочию видны в очевидном мериле лириков всех времен и народов – в том, что принято именовать «стихами о любви» (а по сути это даже – не всегда «стихи о любви», но всегда «стихи о мужчине и женщине).

Линия русской «любовной аполлонийской поэзии», начатая великим Пушкиным, ныне выродилась в бесконечную «асадовщину» и «щипачевщину». Уже невозможно читать современные «стихи о любви»: куда ни взгляни – везде силуэт Асадова и тень Щипачева.

Но ведь была и другая, параллельная дорога любовной лирики – «дионисийская». Эту дорогу проторили Лермонтов и Тютчев, Блок и Маяковский, Есенин и Цветаева. Любовь не как «гармония двух сердец, эдем и благорастворение воздухов», но любовь как противоборство, страсть, огнь, любовь как звериная неизбежность и бешеная неизбывность – вот что еще может оказаться живо в современной лирике. «Я вас любил так искренне, так нежно» – этому в устах нынешних поэтов ничуть не веришь; но горькое «о, как убийственно мы любим!» еще способно вызвать понимание.

Лирический герой Юрия Кузнецова любит именно что убийственно. Его стихи «о мужчине и женщине» потрясают своим убедительным духом мужественности – притом какой-то природной, вековой, довременной, извечно-воинской, центурионско-скифской мужественности. В этих стихах мужчина и женщина как будто бы явились с разных планет. Мужчина у Кузнецова – всегда Пророк, ураган, поначалу равнодушный к бабьей природе, а потом – разжигающий в себе беспощадную страсть. Женщина же, знамо дело – кукла и жертва.

Что тебе до семейных измен?Что тебе до разорванных звеньев?Что тебе до обрушенных стен?Что тебе до летящих каменьев?Горный воздух так чист и глубок,И леса обступают огулом.

Посмотри на бегущий поток,Он живет своей силой и гулом.Он поток. Он ломает хребтыИ летящих камней не боится.Он зажмет им орущие рты,Он обточит им грубые лица.Он шумит про свое и ничье,Он уходит в открытое море,Где купается имя твоеИ гуляет душа на просторе.(«Что тебе до семейных измен…»)

Эти стихи честны, и, может быть, поэтому они останутся в многовековой сокровищнице русской лирики. В том, что они действительно будут в этой сокровищнице, у меня нет сомнений. Любовная лирика Кузнецова сделана из того материала, из которого делается классика – и потому она будет (уже стала) классикой.

Он ленив и тяжел на подъем,Жизнь пройдет – он ее не заметит.Но такие идут напролом,Если бабочка душу зацепит.Оттого на свечу и летятВсе безумные бабочки лета.Обгоревшие крылья шуршатУ подножья оплывшего света.Вот одна, вот вторая летит,

Вот четвертая бабочка ночи.Через небо дорога шумит,А любовь все светлей и короче.Сколько можно так странно глядетьНа огонь, отраженный водою?!Ты сказала: – Хочу долететь… —Та свеча оказалась звездою.Ты летела, во мраке шурша,За погибелью или спасеньем,Как ночная земная душа,Но с небесным диковинным зреньем.

И, упав у какого-то пня,Ты шуршала крылами все глуше:– Ночь любви, отомсти за меня,Ночь любви, погуби его душу…Он ленив и тяжел на подъем,Смерть найдет – и его не зацепит.На тепло он ответит огнем,Но потери твоей не заметит.(«Бабочка и звезда»)

Юрий Кузнецов – поэт чрезвычайно узнаваемый. В его поэзии все несет на себе отпечаток авторской индивидуальности – и мифо-герои, и сюжеты, и грандиозные черно-белые пейзажи (Кузнецов – ни в коей мере не колорист, он – мастер формы, линии, графики, офорта), и специфические отрывистые («жестяные») интонации, и патентованные кузнецовские трехстопные анапесты с анафорами и глагольными рифмами. Стихи Кузнецова наделены уникальной просодией, которую возможно узнать с первых двух строк (скажем прямо, это – редкое явление в современной поэзии, почти сплошь вторичной и подражательной).