Стихотворения и поэмы

Ветер метельный ползет за рубашку.Танк ревет, землею забрызганный ржавой.Я, из люка поднимаясь над башней,вижу землю иностранной державы.Здесь затихло,                          уже не слышно ни пули.Вездесущая постаралась пехота.Без остановки мы к реке повернули,чтобы у переправ поработать.Танки плывут по земле непролазноймимо немцев, от дороги отжав их.Они, заляпанные снегом и грязью,устремились к иностранной державе.Река заблестела впереди полукругом,на мосту копошится кипящая масса.Ломятся, оттесняя друг друга,как мальчишки после уроков из класса.«Осколочный!»                             Я застыл над прицелом.«Не стреляй, — останавливает Семка, —не уйдут они.                       И мост. будет целым.Пригодится!» — говорит он негромко.На той стороне поднимаются в горуфашисты торопливого вереницей.«Вот жалко, уйдут они», — говорю я башнёру.«Не уйдут,                  мы догоним фашизм за границей!»

— «Мы дальше пойдем», — заявляет Нехода.Коля-радист подтверждает:                                            «Не скоро до дома!»— «Фашизм уничтожить везде —                                                  нам диктует свобода.Народы томятся там, ждут нас..»— «И наши там, Сема!»«Эх! А мы не курили с рассвета!И не ели два дня, сказать бы начпроду!» —смеются танкисты, вдруг вспомнив об этом,и вдыхают весеннюю непогоду…ГСМ [39] подвезли.                                «Заправляйтесь, ребята!»(«Значит, верно, в дорогу!» — подмигиваю я Семе.)И слышу взволнованный голос комбата:«Один — по фашистам! По уходящей колонне!»— «Есть!» — говорю я и приникаю к прицелу.Всё наше счастье должно возвратиться!Выстрел вырвался облаком белым.Взрыв заклубился,                                    но уже за границей.«Где взяли?» —                         с танка спрашивает их Сема.«На берегу, там вон, за деревнею, были.Присели и раскуривают, как дома.Плот связали. Ночью бы переплыли!..»— «Правильно действуете, пехота», —говорю я, высовываясь из люка.«Вот этот сутулый —

                                 и вести неохота, —сержанта он поранил, гадюка».Автоматчики остановились у танка:«Курить у вас не найдется, танкисты?»И сутулый тянется к Семкиной банке.«Тоже хочешь? К Адольфу катись ты!»Фашист руки за спину спрятал.Сема банку открыл, загремев нарочито.«Вы вот этого нам удружите, ребята.Я хочу говорить с ним.                                      Мне его поручите».— «Нам некуда, брось ты, не пущу                                                            на машину…»— «В музей бы,                                чтоб знали,                                                   что были когда-то!»Автоматчики выдвигают причину:«Мы не можем без разрешенья комбата».— «Ну что же, ведите.                                        Вот дорога короче.Этот — самый зловредный? —                                                  толкнул он коробкой. —Фамилия?» — спрашивает он между прочим.Немец — мимо.                           Я подумал: «Не робкий!»«Постой-ка, постой»,—                                     Сема взял его крепко.«Да брось, — говорю я, — зачем тебе надо?»

— «А может, мне надо для истории веказнать фамилию последнего гада!»— «Последний на нашей земле,                                                       я не спорю… —Семен документ у него берет из кармана. —Вот письмо из Германии,                                                 Эгонт Кнорре…»— «Эгонт Кнорре! Неужели? Вот странно!»Я с машины слетаю, торопясь от волненья,и глазами в глаза ему,                                  и гляжу я, сверяяс ним                  того,                             кто в тревожные дни отступленьянас ненависти научил у сарая.«Что случилось?» — спрашивает меня                                                                       автоматчик.«Этот Эгонт — мой знакомый, ребята.Оставьте», — прошу я.                                  «Выполняем задачу,мы не можем без разрешения комбата».— «Ну что ж, — говорю, — посмотрю                                                                           хорошенько.Эгонт, Эгонт! Вот свела нас граница!Ты помнишь, у Брянска была деревенька?Эгонт, ишь ты, как успел измениться!Вот бы увидели Сережа и Вася.Эгонт, видишь, наступила расплата!..»— «Мы доложим о выполненье задачи,

тогда и допросите, с разрешенья комбата».— «Далеко батальон?»                                       — «Да вот, двести метров».Мы идем прямо ветру навстречу.Эгонт, качаясь от резкого ветра,пригибает сутуловатые плечи.«„Навозные люди“ — это сказано вами!В сорок третьем были в отпуске дома?Вы хотели нас сделать рабами?Вас будет судить ваша пленница Тома!По-немецки я, правда, говорю плоховато, —понимаешь меня?»                                Он дрожит весь, зеленый…«Ну, пришли мы. Вот хатенка комбата.Доложим ему…»                             Остаемся мы с Семой.Враг сидит перед нами. Вечереет. Сидим мы. «Кури!» Эгонт руку протянул оробело.«Не стесняйся, закури, подсудимый…»— «Танкисты, зайдите!»                                         Мы заходим.                                                                «В чем дело?»— «Товарищ комбат! Вот фашист..»                                                             — «Ну и что же?»Я комбата не вижу, в избе темновато.«Товарищ комбат!»                               Он поднялся.                                                     «Алеша?!»— «Сергей!»                            Я обнял дорогого комбата…