Стихотворения и поэмы

«Шумел камыш» —                              та песнь была хорошей.Негромко, сберегая голоса,девчата со своей кирпичной ношейнесли ее, бывало, на леса.Год тридцать первый.                                    Я брожу, тоскую.Девчата не поют уже, молчат.«Шумел камыш» —                              ту песню заводскуюукрали забулдыги у девчат.Год тридцать первый.                                     Трудно и неладножил Сталинградский тракторный завод.Нутро станков разглядывая жадно,училсямолодой еще народ.Почти что год, как первый трактор вышел.Мне испытать тревогу довелось,когда, крутясь на сборке, вдруг услышал:«Не лезет колесо на полуось!..»А митинг у ворот гудел.                                       Все ждали.Похолодели сборщики: «Скорей!»— «Скорей!»Уже не пели — грохоталинапильники в руках у слесарей.«Скорей, скорей еще!»                                           Ломило руки.Наш трактор ждали все поля окрест,ждала страна, вставая из разрухи,

и ждал егов Москвепартийный съезд.И всё ж пошел тогда он,                                              прошлым летом,наш первый!Он теперь в Москве живет.С тех пор залихорадило завод.Все митинги,все лозунги — об этом.Американцы щурились:                                             «Коллеги,мы едем, оставляем вас одних.Не трактора вам делать, а телеги», —выплевывали жвачку в проходных.За ними наблюдали мы нередко.Голодных, нас манила в эти днирешетчатая круглая беседканад Волгой,где обедали они.Давя решетку светлыми чубами,глядели и вдыхали мы, мальцы,прикусывая острыми зубамигорящих наших галстуков концы.Бегу из школыс песнею победной,сияет на ладони номер мой —чернильный номер очереди хлебной.За карточками я бегу домой.Старик сидит. У ног его — котомкаи чайник. Взял за плечи.                                         «Погоди!»

— «А что?»— «Где мать? — старик спросил негромко. —Я дед, не узнаешь меня поди?»Стою между колен его несмело,на голове — тяжелая рука…«А вот и мама!»Мама обомлела:«Откуда, тятя?»— «Я издалека».— «Вы что же так сидите у подъезда?..»Я комнату открыл, котомку внес.Зовем, зовем его, а он — ни с места,на бороде его — дробинки слез.Уже темнеет.                      В комнате сидим мы.Хозяйничает мама у стола.Сияют в свете дедовы седины…«Ты что же убежала из села?»— «Да дети вот, а вы теперь откуда?»Он слезы вытер.                          «Я из Соловков.Сама ведь загнала! —                                   Звенит посуда. —Не пропаду!                  Не сдамся!                                      Не таков!..»— «Потише, тятя, в дверь стучится кто-то.Войдите!»                   И толпой вошли они.«К тебе, Наташа, прямо с парохода,а поезд послезавтра.

                                       Не гони».— «Устроимся, садитесь, чай, уж лето,мы сами спим на воле — духота».(Припоминаю лица, видел где-то.)«В Быкове как?»— «Кочуем, кто куда…»А дед Ефим в окно глядит — ни слова,всё заслонил широкою спиной.«Был летось недород,                                      а нынче сновабез хлеба,                   вот и едем в край иной.Мы в Магадан завербовались с кумом…»— «А где ж колхозы ваши, кумовья? —вдруг от окна ударило угрюмо. —Колхозы что же, спрашиваю я?»И тишина испуга наступила.Приезжие плечами повели.Ефим шагнул:«Во мне она,                     вся сила!А вы меня прогнали от земли!..Прогнали!                    Ты, Наталья.                                                Ты, Егорка.Я помню, как батрачил у меня,за мной и у тебя бывала корка.Вы без меня не проживете дня!..»— «Нет, врешь,                             переживем тебя, такого!»— «Подохнешь…»                           — «Нет, гляди, еще живой»,

— «А сам бежишь…»                             — «Сейчас вернусь в Быково,чтоб до конца крушить порядок твой.Ты,          ты оставил нам все эти беды,твои, Ефим, все эти голода…»— «Вернешься, а надолго?»                                                   — «До победы!»— «У вас не будет хлеба никогда!»И был он страшен, дед, в минуту эту.Детей прижали женщины к груди.«Опомнись, тятя…»— «Нет, пойду по свету».Он взял котомку.«Темень — не ходи!..»— «Сдыхайте вы,                                  пойду своей дорогой».Шагнул он;борода была в слезах,дрожали ноздри давнею тревогой,огонь плясал в косых его глазах.«Нет, обойду зореную Расею,там, где взошло, ногами истопчу,где пустошь — ни травинки не посею,на ваши слезы                             поглядеть хочу…»Стемнело.Будоража тишь земную,девчата песню вынесли вдали,отдав «Шумел камыш»,                                             себе иную —«Вставай, вставай, кудрявая» — нашли.