Стихотворения и поэмы

Им природа снова возвратилаТо, что смерть с собою унесла:Гордый дух, высокое стремленье.Волю непреклонную к борьбе —Всё, что от былого поколеньяПереходит, молодость, к тебе.

(«Журавли»)

Ясно и гармонически истолкована одна из «вечных тем» мировой поэзии в стихотворении «Прощание с друзьями». «Гробовая тьма» оказывается просто «страной, где нет готовых форм, где все разъято, смешано, разбито». «Безмолвный мрак могил — томление пустое», — скажет поэт в «Завещании»:

Когда на склоне лет иссякнет жизнь мояИ, погасив свечу, опять отправлюсь я

В необозримый мир туманных превращений…Над головой твоей, далекий правнук мой,Я в небе пролечу, как медленная птица,Я вспыхну над тобой, как бледная зарница,Как летний дождь прольюсь, сверкая над травой.

Обращаясь к природе, поэт с пытливостью подлинного исследователя доискивается истинного смысла явлений, мимо которых другие проходят равнодушно. Сказка, миф, темное поверье для Заболоцкого интересны как «рабочая гипотеза» «малолетнего» человечества, как тот вероятный «обломок давней правды», который мерещился Баратынскому в смешных для потомков предрассудках.

«Петухи поют» — одно из характерных стихотворений этого рода:

Нет, не бьют эти птицы баклуши,Начиная торжественный зов!Я сравнил бы их темные душиС циферблатами древних часов.

Здесь, в деревне, и вы удивитесь,Услыхав, как в полуночный часТрубным голосом огненный витязьИз курятника чествует вас.Сообщает он кучу известий,Непонятных, как вымерший стих,Но таинственный разум созвездийНесомненно присутствует в них…Изменяется угол паденья,Напрягаются зренье и слух,

И, взметнув до небес оперенье,Как ужаленный, кличет петух.

Прозрачная ясность и строгость формы подобных стихов Заболоцкого, бесспорно, говорят о влиянии классической поэзии. В своих интересных воспоминаниях о Заболоцком Симон Чиковани рассказывает про любовь поэта к Гете и Баратынскому, а также к Руставели, Важа Пшавела, Гурамишвили. Заболоцкий обрадовался, узнав, что Важа Пшавела тоже любил стихотворение Баратынского «На смерть Гете».[43] Ведь и ему самому были дороги строки:

Над дивной могилой не плачь, не жалей,Что гения череп — наследье червей…С природой одною он жизнью дышал:          Ручья разумел лепетанье,И говор древесных листов понимал,         И чувствовал трав прозябанье.

Ему был близок и тот пафос исследователя, с которым подходил к природе великий немецкий поэт и естествоиспытатель. Отнюдь не просто ради соответствия теме обращался он в стихотворении «Храмгэс» к музе со словами: «Ты — подружка гидравлики, сверстница тока!» Он отдал даже известную дань рационалистической научной поэзии (отрывок «Урал»), и «речь органических масс», угадываемая им «под волшебным стеклом Левенгука», была для него так же драгоценна, как «говор древесных листов». Радость познания навсегда осталась близка его душе. Поэтому «органические массы», «организм», «равнозначащие числа» не были для него скучными прозаизмами и легко вплетались в живую ткань стиха:

Это тоже образ мирозданья,

Организм, сплетенный из лучей…

(«Последняя любовь». — «Чертополох»)

Хлестало, словно из баклаги,И над собранием березПир электричества и влагиСливался в яростный хаос.

(«Возвращение с работы»)

Богатству тем и мотивов, которые мы встречаем у Н. Заболоцкого, отвечает и разнообразие применяемых им художественных средств.

С одинаковой легкостью прибегает он и к обстоятельному эпическому повествованию, иногда принимающему своеобразную ироническую окраску («Рубрук в Монголии»), и к величавой патетике оды («Город в степи», «Творцы дорог»), и к элегии («Завещание»), и даже к романсу («Можжевеловый куст» из цикла «Последняя любовь»).