Стихотворения и поэмы

Зинка, тоненькая юла,удивительная девчонка,с овдовевшим отцом жилав двух малюсеньких комнатенках.В немудреной квартирке тойот порога до одеялацеломудренной чистотойи достоинством всё дышало.На окне умывался кот,на кровати мерцали шишки,осторожно хранил комодперештопанное бельишко.Сохранялся любовно тут,как положено, честь по чести,небогатой семьи уют,милый быт заводских предместий.В стародавние времена,чуть не в прошлом еще столетье,молодая тогда женазаводила порядки эти.От темна и до темнотыпыль невидимую стирала,пересаживала цветы,шила, стряпала и стирала.И стараньем ее дошлидо преддверия пятилеткисквозь пожары большой землиэти скатерки и салфетки.Но от будничной суеты,редкой женщине незнакомой,над корытом да у плитыуходилась хозяйка дома.Поглотала микстур с трудом,постонала, теряя силы,и однажды, осенним днем,отчужденно глаза закрыла.Меж державных своих забот,сотрясая веков устои,не заметил тогда народто событие небольшое.

Лишь оплакал ее конецнад могильной сырой землеюнеутешный один вдовецс комсомолкою-сиротою.Горю вздохами не помочь.Поневоле или с охотой,но взяла в свои руки дочьматеринскую всю работу.Постирала отцу белье,подбелила печурку мелом,и хозяйство в руках ееснова весело загудело.Нет ни пятнышка на полах,на обоях ни паутинки.Все соседки в очередяхне нахвалятся нашей Зинкой.И, покусывая леденец,чай отхлебывая из кружки,всё внимательнее отецна родную глядит девчушку.Как-то исподволь, в ходе дней,улыбаясь чуть виновато,эта девочка всё полнейвозмещала его утрату.Утром, в самом начале дня,словно самое дорогое —дочки ранняя суетняв тесной кухоньке за стеною.А в морозные вечеражизнь дает ему в утешеньешорох книги и скрип пера —мудрость Зинкиного ученья.И, наверное, оттого,а не так еще отчего-то,дело ладится у него,веселее идет работа.От рабочего ветерка,словно чистенькие подружки,с быстрым шелестом с верстака,завиваясь, слетают стружки.

Как получку вручит завод,он от скудных своих излишковто на кофточку ей возьмет,то какую-то купит книжку.Затуманится Зинкин глаз,зарумянятся щеки жаркоот его осторожных ласк,неумелых его подарков.…Средь платочков и скатертей,в ящик сложенных с прилежаньем,в час приборки попалось ейнезаконченное вязанье.Незадолго до смерти мать,пошептавшись сама с собою,начала для отца вязатьсиний шарф с голубой каймою.Дескать, пусть он на склоне летвсем теплом, что в себе скрывает,как последний ее привет,душу близкую согревает.Потому-то теперь самоэто выглядело вязаньекак непосланное письмо,неуслышанное признанье.И у Зинки в тот раз точь-в-точьсердце самое колыхнуло,словно бы ненароком дочьв душу матери заглянула.Так ли сказано или нет,но взялась она за вязанье,материнский храня секрет,исполняя ее желанье.…В суете выходного днявдоль заставы шагали бойкоЛизка с Яшкой да с ними я —кавалерии легкой тройка.(Яшка, сморщив брезгливо нос,никому не давая спуску,с удовольствием скрытым несту воинственную нагрузку.)

Не смахнув с башмаков земли,пыль не вытерши с голенища,как История, мы вошлив это тихонькое жилище.Как актив и предполагал,наполняя углы косые,здесь, в передней, еще стоялзапах мелкой буржуазии.И уж слишком-то весела(хоть бы цвет поскромней немножко)прямо в царство ее велахитро постланная дорожка.Предвкусив ритуал судаи романтику приключенья,Яшка первый шагнул тудав острой жажде разоблаченья.За накрытым с утра столом,отодвинув в сторонку чашки,два любителя в царстве томподковыркой играли в шашки.Но на нас они сквозь махруглаз не подняли отчего-то:то ли вовсе ушли в игру,то ли, может, с каким расчетом.Мы глядели пока тайком,сожалея о нашей Зинке,на развешанные кругомзанавесочки и картинки.Души гордые, с детских летвластно взятые пятилеткой,кособокий потряс буфети цветастенькая кушетка.Наполняя всю жизнь вокруг,фикус важно торчал из бочки,словно добрый тлетворный духобывательского мирочка.В этой жалкой чужой странепо-хозяйски освоясь скоро,к фотографиям на стенемы шагнули, как прокуроры.

Удивило тогда дружков,что на снимках на этих нетуни манишек, ни котелков,соответствующих буфету.Не какие-нибудь тузыи раскормленные голубки,а платочки и картузы,телогрейки да полушубки.Лица слесарей и портных,молодаечки и старухи.И лежали у всех у нихна коленях большие руки —те, что ради своей землишили, сеяли и тесали,всё хотели и всё могли,всё без устали создавали.Яшку сразу к себе привлекпримечательный в самом делешрамом, врубленным поперек,человек в боевой шинели.Он стоял, как приказ, прямой…Ах, как гордо она надета,та буденовка со звездой,освещающей полпланеты!Смерть и слава молчат в клинке,дым и песня летят вдогонку…На крушившей врага рукепримостилась его девчонка.В голубиных озерцах глазярко светится вера в чудо,и с доверчивостью на наснаша Зинка глядит оттуда.В тусклых зеркальцах прошлых днейс зыбкой точностью отражаласьжизнь, что, право, куда сложней,чем до этого нам казалось.Саркастические умы,все отчаянные ребята,перед нею притихли мы,словно в чем-нибудь виноваты…1953–1955