Стихотворения и поэмы

Добредем? Или ободья старыеполетят с разболтанных колес?Доберемся ль? Лошади усталыевыдержат ли, вытянут ли воз?Нам свернуть с большой дороги надои в сторонке, в темноте залечь,чтобы от завистливого взгляда,от беды поклажу уберечь.Трое нас. В траве раскинем стан мы,звездным небом, бездною дыша;вся из сновидения, из тайны,вечность нас коснется не спеша,засияет в мысли нашей — в этомогоньке, мерцающем на дне;как родник, пронизанный рассветом,зазвенят, заплещут в глубине,поплывут мечты, с тенями схожи,—водоросли средь подводной мги…Мысли в родниковой, звездной дроживсе идут, как по воде круги.Пики звезд тебя пронзают длинные;жертвой лежа на лугу сыром,слышишь ты жужжанье пуль шмелиное,слышишь удаляющийся гром.Это он гремит, сверкают молнии,или канонада так близка?Сквирскими оврагами в безмолвии

отступают польские войска.Как рубились конармейцы бравые!Как, фырча, шрапнель взметалась ввысь!Кони, лава за летящей лавою,распластавшись, лютые, неслись.В чернозем тяжелый била конницатысячами блещущих копыт.За врагом бегущим гибель гонится —конный гром на Винницу летит.Вот они, дороги окаянные,где ревела только что война:павших лошадей глаза стеклянные…Челюстей отверстых белизна.Лом побоищ. Битвы клочья черные.Сор. Воронки. Ржавые клинки.Склады смерти — смерти обреченныежалкие, нагие бугорки.Это всё мы видим, это слышим мы,ищем света в море темноты,хоть глазами нелегко мальчишьимираспознать истории черты.С нею, правда, виделись и раньше мы,мы вплотную прикоснулись к ней,когда слезли конники под нашимиокнами со взмыленных конейи пошли, пошли, оружьем лязгая,шпорами бряцая по камням,и приглядывались мы с опаскою

к этим шумным и лихим парням.Тогда и стал постоем в нашем дометоварищ Тит Прокопович Аникин,когда-то «вечный» питерский студент,теперь же — конармейский комиссар,партиец давний — с довоенным стажем.Постоем стал? Он, собственно, лишь к ночик нам приходил, чтоб кое-как соснуть.Он целый день работал в штабе ЧОНа,в уездном комитете заседал,а ночью, маслом блюдечко наполнив,фитиль приладив на кружок картошки,он зажигал коптилку и читал.Всё бормотал, записывал и черкал,но просыпался рано. Умывался,усталый, с покрасневшими глазами,он усмехался:                           «Снова недоспал!..»Мы часто утром выходили вместе,он — в штаб, а я — в музей при нашей школе:Игнат Лукич Майстренко, наш учитель,там собирал трипольские горшки,щербатые ножи и перстни скифов,козацкий скарб, монеты и кресала,фарфор побитый из домов господскихи ветхие рубахи крепостных.Мы с Яном у Игната Лукича

бессменными помощниками были,хоть не всегда достойными доверья:ведь как-то два трипольских черепка —прекрасных, красноватых, несравненных!—разбили вдрызг. Игнат Лукич ругался,но Янека Хмелевского не слишкомукоры волновали. Он, курносый,осыпанный веснушками смешными,проворный, цепкий, встрепанный малец,терпеть не мог нравоучений длинныхи не учился ваз осколки клеить,а вот искать проходы в катакомбах,или идти раскапывать курганы,или у бабки выпросить валек,украшенный резьбою, — это мог он.Соседями с Хмелевскими мы были,а с их курносым беспокойным Яномдружили мы и ссорились лет семь,хоть я учился в украинской школе,а Янек в польской. Иногда бывало,что в схватке Богуна с Володыевскиммы так дрались, аж кровь из носа шла.И как-то раз Игнат Лукич Майстренко,исследователь, древностью плененный,ходы фортеций старых изучая,нашел подвал под домом у Хмелевских,и Янек вслед за ним туда полез,а вылез — археологом завзятым,

неутомимым рыцарем раскопок,разведчиком усердным древних тайн.Вот так судьба связала нас с музеем,и о делах его самозабвенноя толковал Аникину не раз.В музее дел полно, заботы, хлопоты,ведь, уходя, паны дверями хлопали,не дождались Пилсудского, отчалили,бежали прочь, бросая всё в отчаянье:дома, именья, и гербы настенные,и книги, и регалии отменные.То — сломано, а это в землю втоптано,изорвано, обуглено, разметано,а уцелевшее ушло по селам — выцвестипо сундукам в безвременье, в безликости.Но что отдать, какой платить монетою,чтоб завладеть нам стариною этою?Как уберечь всё нужное и годное,народу вновь вернуть добро народное?Аникин как-то сам пришел в музей,и мы тогда с Игнатом Лукичомрешили, что дела пойдут живей,что мы искать сокровища начнем.Вот так оно случилось наконец,так и сбылось. Прошло всего дней пять —Игнат Лукич, наш беспартийный «спец»,смог документ партийный прочитать: