Стихотворения и поэмы

Примечательная особенность Мартынова — мыслителя и поэта — заключается в том, что современная техника ни в коем случае не является для него идолом. Она важна ему лишь как повод для глубоких социально-общественных наблюдений, важна для раскрытия психологии и самочувствия современного человека. И здесь, действительно, поэта ждут многие удивительные открытия. Известное стихотворение "Будьте любезны…" содержит в себе поразительные строчки о том, как в наши дни, в наше время стало уже мукой неподвижности — "Мчаться куда-то со скоростью звука", ибо мы знаем, что существует некто, "Летящий Со скоростью Света!". Эти строчки намекают на быстрое привыкание человека к ошеломляющим откровениям научно-технической мысли и конструкторской дерзости, раскрывающим горизонты все новых и новых достижений человека в обживании Вселенной.

Однако внутреннее сочувствие поэта ко всему тому, "Что делается В механике, И в химии, И в биологии", ни в коей степени нельзя назвать благодушием. Напротив, социальное сознание Леонида Мартынова становится еще более обостренным. Он понимает, что результаты научно- технической революции могут быть использованы во вред человечеству, что угроза термоядерной катастрофы — реальная угроза. Он помнит про тот "Электронно-напалмовый холм, Где подземные взрывы как эхо шаманского бубна звучат" ("Голый король"). Он помнит и про тот огненный поток лавы на склонах Везувия, который когда-то заживо сжигал людей. Будучи на раскопках Помпеи, во время своей поездки в Италию, поэт прежде всего и главным образом видит здесь во всем напоминание о беде: "А какова причина катастрофы?" Этот вопрос звучит как предупреждение человечеству: не надо пустых слов и пустых деклараций, необходимо вовремя остановить современных факельщиков термоядерной войны.

Изучая вслед за поэтом взаимообусловленность различных — "далековатых" — явлений нашей современной жизни, нельзя оставить без внимания вполне закономерный вопрос: а не означает ли это, что Леонид Мартынов отказался от своего Лукоморья?

Нет, не только не отказался, но, напротив, в 60—70-е годы поэт намечает новый подход к теме Лукоморья. Он обращается к таким областям современной науки, в которых особенно большую роль играет творческое предвидение, пространственное воображение и умение предвосхитить то, чего "еще никогда не бывало". Речь идет прежде всего о космогонии и физике элементарных частиц, также о генной инженерии и компьютерной технике, то есть о тех областях современной науки, в которых действительность неизбежно переплетается с гипотезами, в которых микромир соотносится с макромиром. Стремление не упрощать концептуальной структуры поэзии обратило внутренний взор Леонида Мартынова именно к лирико-философскому осмыслению и самых малых и самых больших величин мироздания.

Не приходится сомневаться, что поиски темы Лукоморья в новых достижениях и открытиях метанауки были во всех смыслах благотворными для Леонида Мартынова. Концептуальность мышления сказывалась даже на некоторых личных его привычках. В кругу литераторов была широко известна любовь Леонида Мартынова к собиранию камней странной конфигурации. Ему казалось, что под грубой оболочкой естества в камнях кроется что-то изначальное, мощное, первобытное, такое, что жаждет вырваться из глубины материи. Кстати сказать, и в изделиях древних мастеров из камня, кости и дерева его интересовали приметы все того же "прасознания", которое крылось где-то в глубине, но которое художник сумел освободить и явить духовному взору человека.

Сознанье есть во всей Вселенной:

Есть смысл и в стуже, и в огне,

В небесной молнии, и в пенной,

О скалы бьющейся волне.

Осмысленность есть даже в птицах —

так начинается одно из самых значительных философских стихотворений поэта, "Разум бескрылых", в котором он вслед за Тютчевым утверждал не только прямую — "человек — природа", но и обратную — "природа — человек" — взаимосвязь.

Концептуальность мышления Леонида Мартынова основывалась на всепроникающем универсальном детерминизме. Причем он полагал, что если есть взаимозависимость явлений и предметов бытия, то она должна распространяться и на "хаос родимый", как когда-то обозначил другое вселенское начало Тютчев. Эта попытка установить гармонию на новом современном уровне понимания взаимообусловленности вещей и явлений и противостоящего им хаоса ярко проявилась в стихотворениях, которые позже составили основу книг "Узел бурь" (1979) и "Золотой запас" (1981).

В этих книгах приметно расширились мифологические, исторические ассоциации и сюжеты. Однако увеличился и драматизм внутреннего разлада, который коренился все в тех же тютчевских глубинах в их современном преломлении, в мучительных размышлениях "про древний хаос, про родимый". Усилилось чувство зависимости личности от космических сил и связей, что так характерно было еще для лирики Блока.