Всю ту зимушку седую,как я жил, не знаю сам,и горюя и бедуяпо особенным глазам.Как два раза на неделепо снегам хотел пойти,как суровые метели заметали все пути...Как пришел я в полночь мая,соблюдая тишину,задыхаясь, замирая,к соловьевскому окнупро любовь свою сказать,Александру в жены звать.— Александра Соловьева,ты забыла ли давно —двадцать пять минут второго,неизвестный стук в окно?Вышла в сени по ковру,улыбнулась не к добру,вышла с талыми глазами,вся в истоме, вся в жару.Будто пчелы с вешних сотна лице сбирали мед,да ослепли медоноски,всю изжалили впотьмах, —две медовые полоскиприкипели на губах.Кудри сбиты и развиты,пали замертво к плечам,плечи белые повитыв крылья черного плаща.Плащ до самого следа,сверху звезды в два ряда,плащ тяжелый, вороненый,весь зеркальный, как вода.Перелетные зарницына волнах его горят,самолеты на петлицахк небу медленно летят...И ударил с неба гром,улыбнулся я с трудом:— Вот, — сказал я, —здравствуй, что ли.Я — стучался под окном.Объясни мне, сделай милость,если дома ты одна,в чью одежду нарядилась,от кого пьяным-пьяна?..Покраснела Александра,погасила в сенях свет.И сказала Александра:— Александры дома нет...Александра Соловьева,как бежал я до огняот холодного, ночногосоловьевского окна!Над землею птичьи стаиптичьи свадьбы засвистали.Я шатаясь шел впередот калиток до ворот.И лежала в реках мая,палисады окрыля,в тайных криках, как немая,оперенная земля,вся — в непряденном шелку,вся — в березовом соку.