Когда заря уж занялась,Вернулся с похорон Михась.Вошел в землянку, расстегнулся,Зевнул и с хрустом потянулся, —Ведь целый день толкался онИ, ночь не спав, был утомлен.Так сладко-сладко ныло тело —Скорее отдохнуть хотело.Жена его не теребила,Про похороны лишь спросилаИ, раз-другой вздохнув по пану,Сказала: «Спи! А я уж встану».И тотчас стала одеваться,Чтоб за работу приниматься.Пошла корову подоила,Картофель свиньям перемыла.Лучи восхода золотыеДерев макушки зажигали,Сияньем, блеском выстилалиНебес пучины потайные.«Эй, хлопцы, хлопчики, вставайте!Скотину в поле выгоняйте!Давно пора уж! Хватит спать!» —Алеся, Владю будит мать.А хлопцы только потянулисьИ с боку на бок повернулись.Тут мать немного постоялаИ головою покачала:«Будить-то жаль! Ох, сны их сладки!Пускай поспят еще ребятки».А дядя уж на поле росномСохою ткал борозды-кросна.Но в поле так пырей разросся,Что руки вспухли у Антося,Ежеминутно поднимаяСошник и корни очищая.«Ну и болото! Нет терпенья!Не пахота — одно мученье.Два шага сделаешь и стой,Воюй тут с нечистью такой.Да как же раньше-то здесь жили?С сохой, что ль, вовсе не ходили?Что можно было тут взрастить,Коль в землю сошника не вбить?Конь с борозды одной устал.Ну и народ, чтоб он пропал!Так расплодить сорняк на ниве!Видать, тут жил лайдак ленивый!»Антось стоит и размышляетИ поле хмуро озирает.Но вдруг на солнце кинул взорИ побежал к себе во двор.«Никак, еще коровы дома? —Спросил он Ганну. — Вот напасть!И на гумно к ребятам — шасть. —Вы что зашились тут в солому?Вставайте мигом, лоботрясы!Прошло уже не меньше часа,Как солнце в небе засветило,Они же… Хоть воткни им шило!Эй, хлопцы, говорю кому?Не то прутом вас подниму!»Мальчишки заспанные сели,Бросают нехотя постелиИ лапти обувают хмуро.Потом во двор идут понуро,А мать вослед бежит из хатыИ торбу подает ребятам.В ней хлеб, а может быть, и сало.И хлопцам веселее стало.Когда уж солнышко пригрело,Антось, на поле кончив дело,Распряг конягу своего,Подмогу жизни трудовой.Довольный Сивко за гумномПрошелся медленно, шажком,Понюхал землю деловито —А может, где колючка скрыта —И с превеликою охотойВаляться начал у заплота.Антось глядел и потешалсяИ тихо, ласково смеялся.На месте ж погоревшей хатыТеперь работа шла завзято.Там плотники уж сруб вершилиИ плахи ровненько пилили.Антось, довольный мастерами,Улыбку прячет под усами,Шагает к будочке своейИ видит брата у дверей.Михась уж малость отоспался, —В обход он нынче собирался,Заботой занятый другою:Под чьею же теперь рукоюСлужить в лесничестве придется?Откуда, кто сюда припретсяИ место сытное займет?Кого из замка князь пришлет?За завтраком Антось с МихаломОб этом думали немалоИ кандидатов обсуждали, —Одних хвалили, тех ругали.«Галонского бы нам сюда!Вот стали б на ноги тогда, —Простой, спокойный, не надменный,Лесничим был бы он отменным!»«Да, это так, — Михал вздыхает, —Но князь его почти не знает,Поддержки в замке он не встретит,Там есть другие на примете.Такого выищут кащея,Такого гада-лиходея,Что проклянешь с ним все кругом —И землю панскую и дом».То правда, — поддержала Ганна. —Житья не будет нам от пана,Коль сунут дурня или ката,Немилой станет эта хата.Так допекут, хоть волком войИль по миру иди с сумой!»«Эх, брат! — махнул Михась рукою. —Мы власть видали над собою,А будем жить — еще увидим!Но так мы из беды не выйдемК не добьемся ничего,Покуда не устроим самиГорбом, вот этими рукамиУгла на свете своего!»Свой угол! Вымолвить-то просто,Да, видно, мы не вышли ростом:Тут денег надобно мешок,А не пустой наш кошелек;Считай — за землю заплатитьДа лесу на избу купить…А в Миколавщину вернуться —Так лучше тут терпеть и гнуться.Там теснота, галдеж и споры,Из-за травинки — драки, ссоры, —И вновь туда — страдать и жаться?Давайте службы уж держаться,Пока еще держаться можно, —Антось заметил осторожно.И Ганна с дядей согласилась. —Еще беды ведь не случилось!Вот скоро кончим строить хату.Лугами здесь места богаты.Никто пока не притесняетИ глаз в горшок не запускает.Свой хлеб — за все тебе награда,А потерпеть, известно, надо».«Да! Потерпеть! Одно терпеньеВот так и даст тебе спасенье! —Хозяин усмехнулся криво. —Век гнись, сноси все молчаливоИ думать даже позабудьСорвать ярмо когда-нибудь.А над мечтой про землю, хатуЗакаркай вороном проклятым,Тяжелый крест поставь над нею,Как и над всей судьбой своею.Терпенье — все! Ему нет края!Чего же мы тогда страдаем?Зачем все наши устремленьяПустить поглубже в грунт коренья?Вот если б вам в глаза плевали(Вы этого не испытали!)И унижали, как скотину,Ежеминутно, без причины,А вы б моргали лишь глазамиПред полупанками, панкамиИ перед всяким панским чирьем,Тогда б терпенью не учили! —Глаза Михала засверкали,А губы яростно дрожали. —Терпи безмолвно, непрестанно,А каждая свинья у пана,Свистун и выродок гнилой,Лакей последний, грошевой,Тебя «премудро» вразумляет!Терпи! Пусть он честит и лаетИ за нос как захочет водит!..»Антось и Ганна не находят,Что им ответить, как тут быть,Как узел этот разрубить.Так, день за днем, не ожидая,Прошла неделя и другая.Готова новая изба,Над белой крышею трубаСверкает красною короной,И двор расчищен захламленный.В окошках зайчики играютИ солнце в гости закликают.Ну, хата добрая на видИ жизнь хорошую сулит.Когда семейство перебралось,Всем эта хата показаласьПосле землянки раем божьим.«Хоть поживем в дому хорошем, —Довольная сказала мать. —Берлоге прежней не под стать!..»Но вдруг Ксаверий к ним пришел.«Эх, брат, попали мы в засол!Приехал пан, да уж такой,Что лучше в речку головой!»«Откуда, кто?» — спросил Михал.«Да ты его, наверно, знал:То пан Раковский из Татарки.Паскуда, слышал, высшей марки!»«Стой, пан! Я это имя знаю!Слыхал о нем, припоминаю.Так пан Раковский? Злей собаки!Покажет, где зимуют раки! —Михась, поднявшись, отозвалсяИ вдруг недобро рассмеялся, —Тот смех был над самим собою,Над глупой, детскою мечтоюО неком справедливом пане…Теперь мытье пойдет без бани. —Слыхал, слыхал про эту пташку!Всем от него придется тяжко!Поганый пан, чуть осерчает,Уж с кулаками налетает!»Еще лесничий не явился,А уж о нем все разузналиИ так подробно расписали,Как будто с ними он родился:И с виду он каков собою,И что имеет за душою,И чем известен, сколь богат,И одинок он иль женат,И где, когда, чем отличался,Как к подчиненным придирался, —Ну, одним словом, «изучили»,Все кости пану перемыли.И правда, пан попался злой,На редкость въедливый, крутой,Всех ненавидел, презиралИ нос надменно задирал.Однажды возвратясь из бора,Подавленный, с угрюмым взором,Михал в семье повел рассказ,Как встретил пана в первый раз.«Иду, а он навстречу, значит.За ним верхом Абрыцкий скачет.Подъехал пан, остановился.«День добрый пану!» Поклонился.А он, как столб! Не отвечает!Потом сквозь зубы начинает:«А где ты служишь, человече?»«Служу, паночек, я в Поречье».«Так это ваше благородьеСо всей округой дружбу водит?Чужих телят на луг пускаешь!Ты этак службу исполняешь?Зачем в лесу так стежек много?…Сидишь у своего порога!Такой я службы не люблю, —Лентяям хлеба не даю!Забыл ты, для чего нанялся?»Сказал и далее помчался.«С телятами уж влезли в уши!Ох, ну и люди! Что за души!» —Проговорила, вспыхнув, мать.«Чего ж еще могла ты ждать?Тот самый Тэш, чтоб подлизаться,Готов хоть в черти записаться.Брехать умеет чисто, гладко —Такая у него повадка».От грустной повести МихалаТоска в избе на всех напала.«Ну что ж! Терпи, молчи, таись,Выходит так, друзья мои?Нанялся, говорят, — продался!» —Михал с усмешкой отозвался.