Стихотворения и поэмы

Над лачугами Вильны вздымаются                                                        в небо дымыНа постели больной задыхается                                                в утреннем кашле.А из пригорода в направленье                                            губернской тюрьмы,Не спеша, проезжает телега                                            с «березовой кашей».В коридоре тюрьмы генерал на скамейку                                                                   приселИ обвел демонстрантов глазами,                                              как день, голубыми:«Полицмейстер Снитко! Сколько этих людей?»«Двадцать семь».Надзиратели вносят обитую кожей «кобылу».

В коридоре стоит прокурор и другие чины,Даже доктор Михайлов для формы стоит                                                           в коридоре.Доктор тонко острит: «Ну, герои,                                                  снимайте штаны!Понемногу начнем переход                                            через Чермное море».Ах, остряк, самоучка!                                 Он выцвел, обрюзг и зачах,Нехороший недуг разъедает его год от года.Словно отруби перхать лежит у него на плечах,От веснущатых пальцев разит застарелым                                                                     иодомРозги мокнут в бочонке, жандармы стоят                                                                  у дверей.Демонстрантов раздели. Бледны и суровы

                                                                   их лица.«Я хочу помолиться! — бормочет                                                    столетний еврей.Господин прокурор! Я сначала хочу                                                           помолиться».Губернатор сердит (он всегда раздражен                                                                по утрам).«Брось! — хохочет Михайлов, —                               не вовремя вспомнил о боге».«Бейте медленнее! — говорит генерал. —Тут, почтенный, молиться не место.                                              Молись в синагоге!»На «кобылу», рыдая.                                     ложится худой мальчуган.Он слабее котенка! Зачем ему руки связали?

Для чего окрутили ремнем по рукам, по ногамЭто жалкое тельце?                               Ведь он захлебнется слезами,Задохнется от страха!                                    В костлявом его существеВсе пятнадцать смертельных болячек                                                  нашел бы анатом…Розги мерно свистят:Двадцать три, двадцать шесть, тридцать две…«Бейте медленнее! — говорит губернатор.Тут не только евреи.Верхом на «кобыле» лежит,Тощим задом участвуя в этой печальной забаве,С голодухи зеленый, обглоданный оспой мужик.Вслед за каждою розгой, пощелкивающий                                                                     зубами.

И Михайлов острит: «Ну, мужик-борода,                                                             видел Рим?»Поднимая свой гашник, портки застегнув                                                                аккуратно,«Борода» отвечает:                                «Покорнейше благодарим! —И припадочно щелкает челюстью:                                               — Очень приятно!»А в окрестностях Вильны,                       в дворянских фольварках, в глушиВспыхнул красный петух                                 во второй половине апреля,По ночам белозубые траурные ингушиОбъезжали фольварки,                                но все же фольварки горели.

9. Тореадор, смелее!