Стихотворения и поэмы

Поэма Вольтера — страстный протест против мирового зла, против веры в божественный промысел, в оправданность человеческих несчастий божественным предопределением. По силе богоборческого протеста поэма Вольтера предвосхищает байроновского «Каина», где атеистическая свободная мысль уже торжествует полностью над всеми иллюзиями и самообманами прошлого:

Мы можем ли себе представить благ творцаТворцом напастей всех? И дети от отцаВозмогут ли иметь мученья повсеместны?Кому, о боже мой! твои судьбы известны?Всесовершенный зла не может произвесть,

Другого нет творца, а зло на свете есть...

Религиозное свободомыслие остается у Богдановича до самого конца его литературной деятельности. Не выступая против религии прямо, Богданович совершенно не касается религиозно-философских проблем и в ту пору, когда под влиянием масонства в русской поэзии 1780-х годов религиозная тема заняла очень видное место. Она получила своеобразное выражение и в творчестве Державина 1780-х годов («Успокоенное неверие», «Бог»), в переводах А.М. Кутузова и других поэтов, связанных с масонством. Но Богданович в этом вопросе не пошел на уступки времени.

В большой дидактической поэме «Сугубое блаженство» (1765) Богданович излагает свои взгляды на принципы государственного устройства, развивает свой взгляд на соотношение первобытного состояния и цивилизации, на происхождение общественного неравенства. В русской поэзии начала 1760-х годов в разработке этой темы у Богдановича были предшественники. В 1761 году его учитель в поэзии Херасков напечатал поэму «Плоды наук», адресованную наследнику. Точка зрения у Хераскова иная, чем у Богдановича. Он придерживается, так сказать, «ортодоксальной» теории просвещенного абсолютизма. Первобытное состояние, по его мнению, — это эпоха дикости и жестокости, от которого только наука и власть просвещенных ею монархов спасли человечество. В качестве примера он приводит деятельность Петра, который «воскресил» Россию:

Чрез многие труды он свой народ прославил,И души и сердца в россиянах исправил.[1]

Движение истории и общественный прогресс зависят, по Хераскову, только от просвещенности монарха:

Монарх умеет путь чрез разум обрести,

Как ближе подданных к блаженству привести...[2]

В «Сугубом блаженстве» сначала изображается «естественное состояние», то есть человечество в первобытную эпоху, в период его безгосударственного существования, когда еще не было частной собственности и человеку незнакомо было корыстолюбие. Затем, сходно со взглядами Руссо, изложенными в его «Рассуждении о происхождении и причинах неравенства между людьми» (1754), Богданович говорит о прогрессе наук и промышленности, уже тут полемизируя с Руссо, указавшим на противоречивый характер прогресса цивилизации и винившего во всем науку:

Хоть строгий философ науки отвергаетИ представляет нам последующий вред,Но праведно ль за то он пользы обвиняет,Когда причины их причины стали бед?

И если получить нельзя добра такого,Ни совершенного столь счастья нам сыскать,Чтоб в оном не было последствия худого,То должно ль для того нам счастье презирать?Виновен человек, виновно заблужденье,Когда из добрых зрим причин конец худой,Неправомыслие и злоупотребленье

Всегда выводит вред из пользы начатой.[1]

В итоге Богданович приходит к утверждению, что человечество нашло выход в установлении общественного согласия, государственной власти, прекратившей всеобщую вражду и создавшей господство законности взамен анархии и войны всех против всех:

О! коль приятны нам священны оны узы,Которы общее согласие крепят;Чрез них восставлены, утверждены союзыИ ими смертные сугубо счастье зрят.[2]

В отличие от Хераскова, Богданович полагает, что царская власть — это власть по происхождению выборная, ее назначение — служить интересам общества, нации, а не прихотям и страстям личности.