Как брошенный с пути снегамПоследней станцией в развалинах,Как полем в полночь, в свист и гам,Бредущий через силу в валяных,Как пред концом в упадке силС тоски взывающий к метелице,Чтоб вихрь души не угасил,К поре, как тьмою все застелится.Как схваченный за обшлагаХохочущею вьюгой нарочный,Ловящий кисти башлыка,Здоровающеюся в наручнях.А иногда! - А иногда,Как пригнанный канатом накоротьКорабль, с гуденьем, прочь к грядамСрывающийся чудом с якоря,Последней ночью, несравнимНи с чем, какой-то странный, пенный весь,Он, кремль, в оснастке стольких зим,На нынешней срывает ненависть.И грандиозный, весь в былом,Как визоньера дивинация,Несется, грозный, напролом,Сквозь неистекший в девятнадцатый.Под сумерки к тебе в окноОн всею медью звонниц ломится.Боится, видно, - год мелькнет,-Упустит и не познакомится.Остаток дней, остаток вьюг,Сужденных башням в восемнадцатом,Бушует, прядает вокруг,Видать - не наигрались насыто.За морем этих непогодПредвижу, как меня, разбитого,Ненаступивший этот годВозьмется сызнова воспитывать.
6. Январь 1919 года
Тот год! Как часто у окнаНашептывал мне, старый: "Выкинься".А этот, новый, все прогналРождественскою сказкой Диккенса.Вот шепчет мне: "Забудь, встряхнись!"И с солнцем в градуснике тянетсяТочь-в-точь, как тот дарил стрихнинИ падал в пузырек с цианистым.Его зарей, его рукой,Ленивым веяньем волос егоПочерпнут за окном покойУ птиц, у крыш, как у философов.Ведь он пришел и лег лучомС панелей, с снеговой повинности.Он дерзок и разгорячен,Он просит пить, шумит, не вынести.Он вне себя. Он внес с собойДворовый шум и - делать нечего:На свете нет тоски такой,Которой снег бы не вылечивал.